Глава 14

Генерал Потапчук вот уже час как находился на службе. Он приехал раньше своих сотрудников, но не для того, чтобы проследить, кто и когда появляется на рабочем месте. Слишком много у него было дел, да и своим ранним появлением он подавал хороший пример.

Его люди никогда не опаздывали, хотя плохого слова за небольшое, не нарушившее ритм работы опоздание никто никогда от Федора Филипповича не слышал.

С утра Потапчука одолевало какое-то странное предчувствие. Оно обычно появлялось, когда генерал просыпался не постепенно, а сразу, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо: «Вставай, Федор Филиппович, дела ждут!» или тихонько толкал в бок.

Так произошло и сегодня. Вообще-то генерал Потапчук не ожидал на сегодня завершения ни одного из дел: все находились в стадии разработки или только-только начинались. Самой большой головной болью Федора Филипповича оставалось дело с подмененными картинами из коллекции барона Отто фон Рунге. Информации собрано было много, но все известные факты ни на йоту не приблизили генерала и его сотрудников к ответу на вопросы: кому и на кой черт понадобились восемь полотен, о которых не вспоминали полвека?

Вчера директор ФСБ четвертый раз за последние дни собрал оперативное совещание. На сей раз он уже вообще никого не стеснялся, стучал кулаком, багровел, вскакивал из-за стола, нервно расхаживал рядом с притихшими сотрудниками.

– Да вы, в конце концов, мать вашу, за что зарплату получаете? Государство платит нам такие деньги…

«Да не такие уж большие деньги платит нам это хваленое государство, – подумал генерал, – и дело, в общем, не в них».

Но по большому счету директор был прав: дело забуксовало. Все сидели притихшие. Такие совещания происходили и в МВД. Сам министр требовал от своих сотрудников отчета о действиях по поискам пропавших картин.

Сегодня генералу Потапчуку стало стыдно за свою вчерашнюю несдержанность, когда, вернувшись с совещания, он сорвал злость, накричав на первого попавшегося под руку сотрудника. А его люди и без начальничьего крика делали все, что было в их силах.

"Черта с два мы что-нибудь тут раскрутим. Слишком много времени прошло с пропажи картин, и никаких следов не осталось. А время поджимает. Да и ниточки, за которые можно было бы ухватиться, оборваны талантливо, не подкопаться. Хранитель мертв, с двумя дырками в голове, а именно он, скорее всего, совершил подмену. Реставратора, который, по всей вероятности, выполнил подделки, тоже нет в живых.

С кого спросить, кого призвать к ответу?"

Потапчуку было не по себе от этих мыслей. Он прекрасно знал, что через час, а может, и через десять минут, зазвонит телефон, крайний слева, связывавший его с начальством. Сам он этим телефоном пользоваться не любил, предпочитая выходить на начальство через секретарей. А вот ему самому звонили по прямому, как бы подчеркивая важность звонка.

«Ну, и что я скажу? – размышлял Потапчук, нервно поглядывая на телефонный аппарат, – Что мы разрабатываем версии, что вкалываем по двадцать четыре часа в сутки? Директору на это наплевать. Ему нужны результаты, нужны картины, они должны быть найдены и возвращены в коллекцию. Да, отыскать их трудно, но можно, если они находятся в России, а если их давным-давно вывезли за границу? Что тогда? Тогда мы должны выяснить, кто их вывез и зачем, кому они проданы или переданы».

Ответов на эти вопросы пока не существовало, и Потапчук представлял, что услышит из наушника красного телефона. Директор опять шепотом, срывающимся на крик, станет взывать, восклицать:

  89