14 
Глеб покосился на Анечку, делая вид, что расправляет полы пальто. Его приемная дочь, слава богу, не плакала, но вид имела серьезный и не по годам сосредоточенный. Сиверов повернулся к Ирине и встретил ее внимательный взгляд. Он улыбнулся и подмигнул ей, и Быстрицкая неожиданно залихватски подмигнула в ответ. Глеб видел, что она с трудом сдерживает смех, и подивился тому щемящему чувству, которое вдруг охватило его при взгляде на любимую. «До чего же она красивая, – в который уже раз подумал он. – Вон как величаво ступает – не идет, а плывет по проходу…»
В кино их вытащила, конечно же, Анечка, которой не терпелось посмотреть новый, основательно разрекламированный фильм, который некоторые ее одноклассницы, оказывается, уже успели посмотреть по несколько раз. Видеокассета ее категорически не устраивала, Глеба же категорически не устраивало то обстоятельство, что Анечка пойдет в кино одна, без сопровождения – не имея никакого опыта воспитания детей, он дрожал над дочерью Ирины, пожалуй, гораздо сильнее, чем того требовали обстоятельства и простой здравый смысл. Переубедить его Ирина не смогла, а лишать ребенка удовольствия из-за того, что у него не ко времени расшалились нервы, Глеб не хотел, и тогда его осенило. «Послушайте, девушки, – сказал он, – где мы с вами только не были! В кино мы с вами вместе ни разу не были, вот где. Аида все втроем!»
Анечка с визгом захлопала в ладоши – Глеба она любила так, что Ирина иногда ловила себя на том, что ревнует их друг к другу. Вопрос был решен, а всякие мелочи были небрежно отметены в сторону небрежным движением широкой мужской ладони. Для Ирины Глеб так и остался Федором, поскольку, открыв ей свое настоящее имя, пришлось бы либо рассказывать обо всем остальном, либо снова лгать, да и потом, она уже привыкла к тому, что он – Федор, так к чему менять то, что стало привычным?
Фильм оказался просто очередной слезливой мелодрамой, правда, снятой со вкусом, вполне профессионально и с массой спецэффектов, выглядевших довольно убедительно.
– Мне в голову пришла печальная вещь, – сказал Глеб, когда они шли к машине.
– Какая же? – спросила Ирина, бросая на него короткий взгляд.
– Вот я смотрел на все эти компьютерные заморочки, которые на экране выглядят едва ли не более убедительными, чем реальные люди и предметы, и думал о том, что искусство скоро умрет. Не будет художников, композиторов, актеров – останутся только прекрасно обученные операторы компьютерных систем, которые будут управлять нашими эмоциями, просто нажимая на кнопки. Они точно будут знать, какое сочетание цветов необходимо для того, чтобы смотрящий на экран почувствовал легкую грусть, и какая частота звуковых колебаний со стопроцентной гарантией заставит слушателя плакать от счастья…
– Какой кошмар, – сказала Ирина, зябко передернув плечами. – Прямо антиутопия какая-то.
– Антиутопия – это когда все плохо? – спросила Анечка, серьезно заглядывая Глебу в глаза снизу вверх.
– Н-ну, – немного растерялся тот, – коротко говоря, да.
– А я читала, что компьютер не может нарисовать картину, – сказала девочка.
– Без человека пока что не может, – подтвердил Глеб.
Машину им пришлось оставить в трех кварталах от кинотеатра – в последние годы Москва в смысле поиска места для парковки стала сильно напоминать Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Идя под руку с Глебом, Ирина рассеянно вслушивалась в серьезную, на равных, беседу мужа и дочери, которые увлеченно обсуждали вопросы компьютерной графики и программирования – естественно, на том уровне, который был доступен для ребенка, – и думала о Глебе. Эти мысли заставляли ее легонько хмуриться – муж по-прежнему оставался для нее тайной за семью печатями. Постоянная тревога и неуверенность в завтрашнем дне могут за несколько лет измотать даже самую крепкую нервную систему, и Ирина чувствовала, что близка к нервному срыву.
Она уже почти не сомневалась в том, что Федор каким-то образом связан со спецслужбами. Никакая другая профессия, насколько могла судить Ирина, не предполагала подобного образа жизни – за исключением, разве что, профессионального бандитизма, но уж на кого-кого, а на бандита Федор Молчанов походил меньше всего. На них-то Ирина насмотрелась вдоволь – половина заказчиков, для которых она проектировала роскошные загородные дома, наверняка были бандитами высшей пробы. Нет, бандитом ее супруг не был.
Наивная чепуха насчет того, что он может оказаться полярным летчиком, давно перестала ее даже забавлять. Нет, он явно работал на ФСБ или какую-то еще более засекреченную, но родственную службе безопасности структуру. Одна его дружба с генералом Лоркипанидзе чего стоит… «И кстати, – подумала она, – почему он ничего не сказал мне о смерти старика? Неужели просто не хотел волновать? Ох, что-то я в этом сильно сомневаюсь. Скорее уж, это вышло у него по привычке – ведь он никогда и ничего мне не рассказывает. И эти его шрамы, которых с каждым годом становится все больше, и огромный пистолет, который иногда заметно оттягивает карман его куртки, когда он приходит домой, пытаясь скрыть усталость… Впрочем, если он ничего мне не рассказывает, это означает лишь то, что он заботится обо мне, не желая расстраивать, а то и, чего доброго, подвергать опасности. Я сейчас как жена Синей Бороды, – подумала она с внезапной вспышкой раскаяния, – которая стоит перед запертой дверью и, точно зная, что ничего хорошего ее там не ждет, упорно пытается разглядеть хоть что-нибудь сквозь замочную скважину. Что изменится от того, что я буду точно знать, кто он? Ведь главное, что он любит меня, а я его.»
14 
