34 
– Ух ты!.. – выдохнул Зернов от неожиданности и боком повалился в сугроб, проклиная путающиеся в ногах лыжи. Упал он очень своевременно – вторая пуля просвистела в том самом месте, где только что находилась его голова. «Почему не слышно выстрелов?» – удивился Зернов и тут же обругал себя за тугодумие – конечно же, выстрелов не было слышно потому, что стрелявший пользовался глушителем.
«Фирменный знак, – подумал Зернов, пристраивая облепленную снегом двустволку к плечу и ловя открытую дверцу в прорезь прицела. – Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы.»
Эта нелепая детская присказка почему-то рассмешила его, и он прыснул, едва не нажав ненароком на курок, но тут очередная пуля с треском влепилась в лыжу, переломив ее пополам и едва не вывихнув Зернову лодыжку.
– Отставить истерику, – сказал себе Зернов, прицелился по новой и спустил курок.
Двустволка с грохотом подпрыгнула в его руках, окутавшись белым дымом, как пушка времен Полтавской битвы, и медвежий жакан взметнул перед открытой дверцей «джипа» целую тучу снежной пыли.
– Вот говно, – сказал Зернов, беря повыше.
Страха почему-то не было, хотя Дмитрий с полной отчетливостью понимал, что пощады не будет, и что шансов уйти от пули в чистом заснеженном поле у него нет. Страх ушел, наверное, в тот момент, когда, вместо того, чтобы поднять руки и просить пощады, журналист Зернов повалился в снег, срывая с плеча нелепую двустволку с двумя архаичными курками, которые надо было взводить пальцем, чтобы эта штуковина выстрелила.
– Ах ты, сука! – донеслось до него со стороны «джипа», и немедленно снег вокруг него словно вскипел, взлетая стремительными фонтанчиками. Как ни странно, его ни разу не зацепило: похоже, он был плохо виден автоматчику. Зернов задержал дыхание и плавно нажал на спуск. Древняя пушка снова ухнула, сильно толкнув его в плечо, и через секунду из дверцы «джипа», брякнув о подножку, выпал автомат с глушителем.
Стрелок вывалился следом, свесив на дорогу обе руки и голову, с которой густо капало.
Зернов подумал было, что стоит попытаться сбросить лыжи и задать стрекача по лыжне, но из машины снова ударили автоматы, и он, отказавшись от своей безнадежной затеи, принялся с лихорадочной поспешностью негнущимися от холода пальцами перезаряжать ружье, Автоматы вдруг смолкли, и на дорогу легко выпрыгнул человек в длинном светлом плаще, небрежно распахнутом на груди. Голова его была непокрыта, и бритый череп неровно отсвечивал в негреющих лучах зимнего солнца. Лицо незнакомца было изуродовано шрамами, но Зернов и без того узнал его по плащу и длинноствольному револьверу, который был зажат в расслабленно опущенной вдоль бедра руке.
На секунду их взгляды встретились, и Зернов понял, что смотрит в глаза собственной смерти.
Рука его предательски дрогнула, и первый выстрел ушел в бледное от мороза небо, хотя человек в светлом плаще представлял собой отличную мишень на фоне черного «джипа». Тяжело увязая в глубоком снегу, он неторопливо двинулся к Зернову, поднимая на уровень глаз вытянутую руку с револьвером. В тишине, нарушаемой только мерным рокотом работающего на холостых оборотах двигателя да хриплым дыханием Зернова, отчетливо хрустел снег.
Журналист выстрелил, ясно разглядев, как полетели в разные стороны рваные клочья светлого плаща. Убийцу сильно качнуло, он согнулся пополам, схватившись за живот свободной рукой, и Зернов расслышал короткое ругательство. В следующее мгновение человек в изодранном картечью плаще медленно разогнулся, и журналист, холодея от предсмертной тоски, увидел на обезображенном шрамами лице безумный оскал – майор Сердюк улыбался. «Бронежилет!» – с отчаяньем понял Зернов и увидел круглый глаз револьверного дула – огромный, как жерло заводской трубы, – нацеленный ему прямо в лицо. Затем в этой черной воронке коротко полыхнуло бледно-желтое пламя, и журналист Дмитрий Зернов уронил голову в снег, который очень недолго оставался белым.
Глава 7
Генерал Потапчук встал и тяжело прошелся по комнате из стороны в сторону, размеренно скрипя слегка отставшей половицей. Глеб поморщился от этого скрипа и на всякий случай заприметил издававшую его половицу, чтобы искоренить процесс разложения мансарды в зародыше – конечно, поправил он себя, если на это будет время. Поймав себя на этой мысли, Слепой немного отстраненно удивился причудам психики: в самом деле, почему всякая чепуха вроде отставшей половицы упорно лезет в голову именно теперь, когда и без нее, казалось бы, хватает забот? Процесс разложения мансарды – это ж надо!
34 
