Услышав отдаленный взрыв, Слепой, спускавшийся по лестнице соседнего подъезда с тяжелой спортивной сумкой в руке, пожал плечами – если мир хотел воевать против него, то миру следовало быть поосмотрительнее.
Через минуту за ним со скрежетом задвинулась тяжелая крышка канализационного люка, и в лицо ударила казавшаяся плотной, как кисель, вонь человеческих экскрементов,
Глава 19
– Куда мы все-таки едем? – спросил Илларион Забродов, останавливая свой видавший виды «лендровер» перед тревожно полыхавшим рубиновым глазом светофором. Опять пошел снег, и от скрипа маячивших туда-сюда «дворников» в нагретой кабине было как-то особенно уютно.
– Красиво, – мечтательно сказал Мещеряков, глядя в окно.
– Гм, – отозвался с заднего сиденья Сорокин.
– Не понял, – сказал Забродов. – Куда, ты сказал, мы едем?
– Я сказал – прямо, – ответил Мещеряков. – У меня есть одна гипотеза, нуждающаяся в проверке.
Забродов широко зевнул и тронул машину с места – на светофоре загорелся зеленый.
– Изложишь? – коротко спросил он.
– Охотно, – сказал Мещеряков и замолчал.
– Это и есть твоя гипотеза? – осторожно спросил с заднего сиденья Сорокин, когда прошло минуты полторы. Забродов хмыкнул и обогнал осторожно пробиравшийся по гололеду длинный лимузин. Сквозь плотно закрытые окна до них донеслись отголоски громыхавшей в салоне лимузина музыки – Я формулирую, – важно сказал Мещеряков и почему-то вздохнул. – Честно говоря, – признался он, – формулируется с трудом. Здесь поверни направо, – сказал он Забродову.
Сказал он это слишком поздно – машина уже проскочила перекресток, идя в крайнем левом ряду.
Забродов с невозмутимым видом вывернул руль вправо и под возмущенный хор клаксонов направил «лендровер» в плохо освещенную боковую улицу.
– Ты что делаешь, убийца? – спросил побледневший Мещеряков.
– Поворачиваю направо, согласно вашему указанию, товарищ полковник, – деревянным голосом ответил Забродов. – Ну, ты закончил формулировать?
– С тобой сформулируешь… Собственно, это не гипотеза даже, а так.., неизвестно что, в общем.
– И ради этого мы едем к черту на рога, в Бутово, посреди ночи? – возмутился Забродов. – Давай-ка поподробнее, Андрей, пока я тебя не высадил.
– Говоря коротко, – начал Мещеряков, – я не знал, как подступиться к этому делу. Не станешь же ходить от одного генерала к другому и спрашивать:
«Это не вы, случайно, завалили Володина, Строева и Алавердяна? Ах, не вы? А „Икар“ тоже не вы брали? Ну, извините…» Поэтому я засел за компьютер.
Не скрою, добраться до бухгалтерских расчетов ФСБ оказалось непросто, да и, добравшись, там мозги можно вывихнуть…
– Представляю себе, – вставил Забродов.
– Короче, всякую чепуху вроде статей расходов и фамилий получателей я даже просматривать не стал, – продолжал Мещеряков, – а сосредоточился на датах.
– Ай, молодец! – похвалил Сорокин. – Выгонят из разведки – приходи ко мне, не обижу. Ну, голова!
– Дык, елы, – сказал довольный Мещеряков, и Забродов, не удержавшись, расхохотался – до того непохоже на полковника это прозвучало. – Итак, – продолжал Мещеряков, – я стал проверять даты выплат и кое-что обнаружил.
– Я даже примерно представляю себе, что именно, – пробормотал Сорокин. Забродов молча кивнул, крутя баранку.
– Да, – кивнул Мещеряков. – Суммы, выплаченные каким-то «свободным агентам» через сутки-двое после интересующих нас событий. Правда, генералов, похоже, мочили задаром, но кое-какая связь все равно есть.
– Кр-р-расавец! – сказал Сорокин. – Я тебя люблю, полковник.
– Наша любовь еще впереди, – пообещал Мещеряков. – Выплаты производились через двух людей; полковника Одинцова, который служил у Володина, и подполковника Федина – это, если память мне не изменяет, человек Потапчука.
– Володин – это здорово, – сказал Сорокин. – А кто такой Потапчук?
– Потапчук – тоже генерал, – пояснил Забродов, – только, в отличие от Володина, еще живой.
– Пока живой, – уточнил Мещеряков. – Вчера его люди кого-то брали на Арбате, взорвали мансарду, потеряли кучу народа, но, насколько я понял, остались с носом.
– Черт-те что, – проворчал Сорокин. – Это, значит, ваш Потапчук на Арбате наколбасил?
– Он не наш, – возразил Мещеряков, – Ты слушать будешь или нет?
Видя, что Сорокин пристыженно замолчал, он продолжал: