Особенно,... 
58 
И Владислав Николаевич Волков продолжал потеть и упираться. И под собой, лишь чуть загороженную железной мелочью сцепленных кораблей, он видел невероятную, несущуюся мимо Луну. Это было все еще – несмотря на оставленные позади витки – так необычно, что даже не казалось страшно само по себе. И, наверное, если бы он мог оставить все прочие, плодящиеся дела и просто смотреть, он бы опознал бегущую снизу незнакомость местности, ведь их так долго и тщательно этому учили. Но не было времени, потому как не для того внизу, в одном из этих бесчисленных кратеров, докуривал остаток кислорода Юра Гагарин; не для того рвали на себе волосы умницы-инженеры ЦУПа и в казахских степях потели когда-то рабочие с пропиской города Москвы. Нет, не для того, чтобы он наслаждался мельтешащими цирками, игрой тени и света. Хотя, может, и для того?! Для того, чтобы он мог сделать это за них всех. Спокойно и прямо глянуть вблизи не только на привычный всем фас, но и на миллиард лет назад отвернувшуюся прочь полусферу естественного спутника. Но пока не получалось. Возможно, у тех, кто придет позже, получится само собой, играючи и легко, а вот у него – никак. И можно только жалеть, что экспедиция снаряжена так поспешно, второпях и на авось, но делалось ли хоть что-то значительное в истории с медлительной ленцой? Волкову некогда было припоминать. От его работы и суеты сейчас, между прочим, зависело, придут ли потом эти самые другие, те, кто сможет впитать ландшафтное преломление теней с мудрой неторопливостью. И, само собой, было некогда, но еще и не хотелось думать о том, что, может, тем, кто явится после, на куда более совершенных механизмах, большей массы и вместимости, может, им-то и смотреть надоест, опостылет им это звездно-кратерное окружение.
Но Владиславу Николаевичу сейчас действительно было не до распахнутости мчащихся навстречу красот. В самом начале, еще до того, как покинуть борт, он предусмотрительно развернул ракетную связку так, чтобы железо спасало его от Солнца, но это случилось так давно… Перво-наперво корабль двигался по орбите и этим достаточно быстро менял… Нет! Разумеется, не свое местоположение относительно Солнца. До него, что с Земли, что с Луны, все равно астрономическая единица – сто пятьдесят миллионов километров. Но «Зонд-9», двигаясь вокруг сравнительно небольшого небесного тела, ускоренно менял угол наклона светила. Так уж получалось по законам физики. Кроме того, раньше вокруг, а теперь уже под ногами Владислава Волкова находился не какой-нибудь галактолет будущего, способный самостоятельно отрабатывать углы тангажа и рысканья, а славное произведение советской науки, созданное с помощью ускоряющей силы партии да еще какой-то матери. Да и, в принципе, как бы это выглядело, если бы в процессе рискованного альпинизма на броне капсулы станция внезапно начала пыхать дюзами и дергаться туда-сюда, подстраиваясь под солнечные лучи поудобнее?
И потому, в очередной раз выскакивая из лунной тени, Владислав Николаевич Волков ведать не ведал, не ударит ли его родненькая, но не очень-то ласковая звезда прямо по глазам. Не забывайте, это были еще не те времена, когда поляризационные очки вошли в жизнь каждого пилота-истребителя. А иногда солнечное жало втыкалось ему в спину. И тогда он начинал усиленно, обильно потеть под своими многочисленными облегающими одеждами, но, главное, сходила с ума система терморегулирования. Нерасторопно, но быстро она начинала транжирить бесценную воду, сгоняя температуру до отъюстированного земными инженерами уровня. А это не всегда, совсем не всегда получалось. И здоровый, тренированный организм Владислава Волкова сопротивлялся как мог, беря на себя функции, теоретически обязанные выполняться автоматикой. Но ведь Волков был не какой-нибудь космический турист грядущего технологического бума, а Герой Советского Союза. Он не имел права, а в принципе, и возможности сдаваться.
Глава 41
Кратер Лемонье
Возможно, он немного вздремнул. И почему бы человеку, который не спал уже много часов, действительно не вздремнуть? Почему бы это не сделать космонавту, который выполнил почти всю возложенную партией и правительством задачу, за исключением собственного благополучного возвращения назад? Почему бы не сделать это по причине последнего из немногих удовольствий, которые имеются в распоряжении единственного теперешнего жителя Луны? Конечно, остается еще удовольствие от лицезрения невиданного на Земле ландшафта, но поскольку он не меняется, да и деться никуда не сможет, то почему бы не отложить это счастье во имя естественной надобности? И даже если отодвинуть вдаль позицию пессимизма и начать чистосердечно верить в чудеса, в каких-нибудь благодушных пришельцев с Марса, заправляющих сейчас звездолеты для срочной отправки помощи собрату по разуму, или в благодушных потомков, которые из своего сверхрационального и пропитанного гуманизмом будущего собираются переправить героическому предку пару-другую цистерн с кислородом, для того чтоб спокойно досидел до постройки и старта с Байконура спасательной миссии. Так вот, даже если верить в это, то почему бы не поспать часик-полтора для экономии оставшегося в баллонах воздуха? В общем, в данном конкретном случае точки зрения оптимизма и пессимизма на проблему сна Юрия Алексеевича Гагарина сходились. Удивительное, философски значимое обобщение. Но вообще-то спим мы обычно не только потому, что так надо, а потому, что даже героев берут иногда за горло тиски усталости и заставляют, несмотря на упрямство и волю, в конце концов сдаваться. Может быть, сейчас так и произошло?
58 
