36 
— Погодите, Илья Петрович, вы на сколько лет старше меня? Мне тридцать. С маленьким хвостом.
— Да? Неплохо ты сохранился, сыщик! А у меня глянь, какое пузо! Мне тоже с маленьким хвостиком. Но за сорок.
— Так ведь я не богатый. В машинах не езжу. -После третьей рюмки ему стало совсем хорошо. То есть плохо. То есть, он сам не понимал: как? И с Калачевым они стали почти друзьями. — А вы бы хобби какое-нибудь себе придумали: бабочек, что ли, ловите или японские деревья выращивайте. Карликовые. Сейчас, говорят, модно. И нервы успокаивает. А, главное, дорого.
— А ты пробовал?
— У меня вся жизнь хобби: как свести концы с концами называется. От такого не заскучаешь.
— Хочешь, на работу к себе возьму? Штуку в месяц буду платить для начала.
— Нет, спасибо, Илья Петрович. Свобода дороже.
— У тебя, что ли, начальства нет?
— Есть, только это начальство, а не благодетели. Не люблю быть обязанным. Благодеяние по отношению к тебе совершается один раз, а расплачиваешься ты за него всю оставшуюся жизнь. Вот так-то.
— Философ! Нахватался где или сам сочиняешь? Что ж, ты, выходит, бедный, но гордый. Все с мельницами ветряными воюешь? Не устал?
— Так потому и живота нет, Илья Петрович. С физиологией у меня все в порядке, жена не жалуется.
— Но-но! Ты мне на больное не дави, у меня зубы-то есть.
— Ладно, неудачная была шутка. Извините.
— Слушай, сыщик, чего тут осталось, может, допьем? — глянул Калачев на бутылку водки.
— Я уже начинаю думать, что это и есть ваше хобби, — Алексей кивнул на бутылку, где и в самом деле осталось на донышке.
— А что? Вариант!
— Может, лучше бабочек ловить? Дольше проживете.
— Ты уверен? Есть смысл?
— Берегите себя, Илья Петрович, — вздохнул Алексей.
Что ж, ни Калачев, ни его жена Пашу не убивали. Она спала, а он… Слишком умен, чтобы действовать так грубо. Никогда бы Илья Петрович так не подставился.
Тут в комнату ввалился огромный Барышев:
— Помешал?
— Что ты! Только свет закрываешь. Голову убери, твоя макушка как раз в плафон упирается, улыбнулся Алексей.
— Почему это маленькие люди такие завистливые? — не остался в долгу Серега. — Вас женщины потеряли. Сидите тут, а у нас водка закончилась. Послали в буфет, за добавкой.
— Садись, Серега, составь компанию Илье Петровичу. У меня организм эту отраву уже не принимает, — пожаловался Алексей.
— Тогда надо еще одну, — задумчиво сказал Калачев, мигом оценив Серегины габариты.
— Да ну вас! — отмахнулся тот. — Завтра же народ в спортзал собирается, какая водка?
— Эх, мужики! Скучно с вами, — вздохнул Калачев и вылил оставшуюся водку в свой стакан. Потом выпил и зажевал остатками яблока.
Они на это ничего не сказали и вышли из номера. На свет, к людям.
В холле меж тем, стало оживленнее. Все ж таки, главное свойство жизни, плохая она или хорошая, — продолжаться. И в Новогодние праздники она проявляет себя в полной мере. Никто не забыл о случившейся трагедии. Женщины не смеялись в открытую, а хихикали, перешептываясь в тесных кружках, мужчины с серьезными лицами говорили несерьезные вещи. Мрачнее тучи был только Валера Иванов, сидевший на диване. По обе его руки образовалось пустое место. Со стороны можно было подумать, что погиб его лучший друг, а не смертельный враг. И теперь господин управляющий предается скорби.
Никто не спешил разделить одиночество управляющего. Даже его жена.
«А может, он вину чувствует?» — подумал Алексей. Потом засомневался в способности Валерия Иванова что-нибудь чувствовать. Тем более, вину. Господин управляющий относился к породе толстокожих. Леонидов ничего не мог с собой поделать: антипатия.
Алексей сидел за столом и занимался очень важным делом: он закусывал. На этот раз на столе перед ним не было ни упаковки, ни вакуума. Только продукты, нарезанные в доступной форме. То есть, на бутерброд. Он жевал, жевал, жевал…
Жена Александра это заметила, опустилась рядом на диван и спросила:
— Что случилось? Ты как с голодного края!
— Видишь ли, милая, мне пришлось выпить с господином Калачевым. Дело того требовало.
— И много выпить? — подозрительно спросила Саша. Алексей поднял вверх три пальца.
— Что? Три бутылки?! — в ужасе спросила жена.
— За кого ты меня принимаешь?
— Твоя мама мне рассказывала…
— Когда это было?
— Главное, что было.
36 
