Особенно,... 
12 
Жирная каракатица победоносно потирает ручки:
– Half virgin! Half virgin! Twelve years оld!
Он объясняет, что «полудевственница» – это девочка, которая только раз занималась любовью. Но Фредерик снова отвергает предложение: он предпочитает, чтобы в наличии имелась и грудь, и растительность на лобке (короче, ему подавай женщину).
– Sorry. Forget it. Bye Bye.
Фредерик делает вид, будто собирается уйти, но пузан преграждает ему дорогу. Теперь он уже не улыбается. Что же ищет француз, отвергший все эти сокровища? Фредерик и сам не ведает. Но знает, что все найденное ему не подходит.
Крэк? Опиум? Героин?
– Нет, – благодарит Фредерик. – Я предпочитаю экстази, но сейчас больше не употребляю: слишком тяжело, когда перестает действовать.
Хозяин знаком велит девочке ретироваться. Та пятится задом, сюсюкая: «Коп кхум кха» (спасибо). Она явно рада оттянуть расставание со своим полудевичеством еще на несколько часов. И тут обладатель брюха впадает в высокую патетику:
– You say what you want. What you want, I got.
Он нажимает кнопку, и часть раздвижной стены отползает, открывая взгляду вереницу почти обнаженных женщин, отдыхающих в мутно освещенном зальчике, отделенном от салона зеркалом без амальгамы. У Фредерика возникает противное ощущение, будто он персонаж какого-то сериала, вроде «Блюза нью-йоркской полиции», и должен опознать подозреваемого. Ему подают адскую смесь – ром-Гран Марнье-Амаретто с ананасово-гранатово-апельсиновым соком и оставляют рассматривать женщин, которые, сидя к нему лицом, спокойно пудрятся перед зеркалом. Между ними и Фредериком стоит стена похуже Берлинской: денежная стена.
Одна из женщин вставила себе в щель фломастер и, присев на корточки, что-то пишет им на листке бумаги. После нескольких минут этой сложной гимнастики она вскакивает и размахивает листочком, на котором можно прочесть: «Wеlcome». Фредерик счастлив констатировать, что процесс письма еще не исчерпал своих возможностей. Подобный перформанс произвел бы фурор в парижском Книжном салоне!
Он продолжает смотр падших созданий. Развалившись на подушках, они положительно дохнут от скуки. Крашеная блондинка поит пивом сидящего у нее на плече малыша-гиббона. Не продует ли их от кондиционера? Фредерик не осмеливается задать этот вопрос толстяку: чего доброго вышвырнет его за дверь.
Внезапно его внимание привлекает девушка с необычайно гибким телом, исполненным женственного порыва. Лицо скрыто шлемом из латекса с прорезями для глаз. Он указывает на нее пальцем. Борец восклицает:
– The Slave! Ha ha! Good! You stay here!
– Five minutes, yes, I know, – кивает Фредерик.
Наконец-то он узнает, что чувствовали наши предки-рабовладельцы. Это великолепное растение с прикрытым маской лицом должно будет робко повиноваться всем его прихотям. Когда беззубый толстяк возвращается (после привычных трех сотен секунд), с ним никого нет. Он просит Фредерика следовать за ним и приводит в прекрасно оборудованную камеру пыток: блоки, наручники, цепи, плети, хлысты, щипцы и искусственные члены всех размеров развешаны по стенам. Настоящий пыточный застенок для профессионалов. Рабыня прикована к стене за ноги, за руки и за талию. Маску она так и не сняла. Сунув в карман его денежки, толстяк складывает ладони и удаляется, тысячу раз поклонившись.
«По моей милости, – мелькает в голове у Фредерика, – западных мужчин здесь еще долго будут считать скотами и деспотами».
Затем он решает испробовать на этой очаровательной женщине все, что только взбредет в голову, дабы извлечь максимум удовольствия (подобно тому как вор, укравший кредитную карточку, норовит урвать побольше чужих денег).
Тут уместно прибегнуть к фигуре умолчания. Это такой стилистический прием, который позволяет ленивому автору не описывать все детально. Столь элегантный перескок заставляет порой читателя попоститься. Мы заранее просим у него прощения.
Итак, подвергнув свою рабыню «смене наслаждений и страданий» (как выражался наш мэтр Оноре), Фредерик начинает мучиться от любопытства. Ему нужно увидеть лицо красавицы, которую он только что ласкал снаружи и изнутри, а также терзал и кусал везде, где только мог. Вот он тихонько отстегивает какие-то пряжечки, молнии, маска падает – и перед ним предстает сияющая физиономия Дельфины. Звучит вопрос:
– Слушай, Фред, ты хоть понимаешь, что сделал мне ребенка?
Что ж, как у каждой басни, у этой тоже в конце припасена мораль.
12 
