117 
Пустая ампула у него в кармане была, если понадобится, он мог предъявить три пустых стекляшки.
Первый укол. Вены ушли так глубоко, что найти одну из них санитар смог лишь с пятого раза. Сгибы рук от уколов у Комбата стали сплошными синяками – черно-желтые, в кровоподтеках, ведь Хер Голова никогда не церемонился, тыкал до тех пор, пока игла не находила вену.
Так случилось и на этот раз, с одной лишь разницей – не один укол, а два. Первый – в правую руку, второй – в левую. Комбат застонал, застонал от облегчения. Боль начала уходить. Он открыл глаза и смотрел на улыбающегося санитара.
– Что, милок, тебе хорошо?
– Да, хорошо. Лучше, отпускает.
– Ничего, ничего, минут через десять тебе станет совсем хорошо, тебе будет очень хорошо, так хорошо, как никогда в жизни.
– Спасибо, брат.., спасибо. Ты единственный, кто обо мне заботится, единственный.
– Да, я тебя люблю, из-под тебя мне хоть что-то достается. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Ну ты и грязный, ну ты и вонючий! – говорил санитар и брезгливо оглядывал действительно грязного до безобразия Комбата. От Рублева исходил такой запах, словно бы он год не видел воды.
– Э-э, э-э, – уныло тянул Комбат, с улыбкой глядя на лысую голову санитара.
А тот прятал за пазуху ампулу с наркотиками.
Наконец из туалета вернулся Колян. Заглянул в окошко камеры. Санитар стоял над сидящим на полу Комбатом.
В конце коридора появился Грязнов.
– Только наручники на него надеть не забудь. Хрен его знает, что может произойти!
– Хорошо, понял.
Колян открыл дверь и показал санитару, чтобы тот пошел вон. Кивая, Хер Голова спиной двинулся к двери и уже в коридоре столкнулся с Грязновым.
– Ну что, все в порядке?
– Да, да, в порядке. И не жалко вам столько героина?
– Не твое дело, – одернул его Грязнов, – я тут решаю, сколько и чего кому давать. Ты меня понял? Иди к себе.
– Понял, понял.
– Бери его, Колян.
Колян защелкнул наручники на запястьях Комбата.
Тот был покорен, глаза уже начали закрываться, на губах блуждала улыбка, а с уголков рта свисала слюна, густая и белая.
– Ну и вонючий, – сказал Колян, волоча Комбата по коридору.
Тот идти почти не мог, и Коляну пришлось взвалить изрядно исхудавшего за две недели Рублева себе на спину.
– Тащи его в машину, бросишь сзади.
– Потом куда? – покряхтывая, осведомился Колян.
– Потом узнаешь.
Через черный ход Бориса Рублева выволокли во двор и затолкнули в джип, открыв заднюю дверь. Его бросили прямо на запаску, а сверху закрыли брезентом. Грязнов устроился на переднем сиденье рядом с водителем.
– Трогай, Колян.
– Куда едем?
– В Москву. Там этого клиента оставим, пусть найдут мертвого.
На улице было холодно, дул пронзительный ветер. Машина вырулила со двора клиники и уже через пятнадцать минут мчалась по кольцевой.
– Куда дальше? – спросил Колян.
– Давай куда-нибудь поближе к центру, в такое местечко, чтобы было не очень людно. Выгрузишь – и назад.
Меня забросишь домой.
– Хорошо, – сказал Колян.
Было десять часов вечера и невероятно холодно. Когда Толян с Коляном выволокли Комбата из джипа, сколько ни пытался нащупать пульс Валерий Грязнов, это ему не удалось, хотя тело еще оставалось теплым.
– В машине нагрелся, я же печку держал включенной, – сказал Толян.
– Так что, думаешь, мертвый?
– Если и не мертвый, то через полчаса на холоде дойдет.
– Это хорошо.
Комбата бросили рядом с автобусной остановкой неподалеку от ВДНХ. Грязнов посмотрел на лежащее в кустах безжизненное тело своего врага и самодовольно осклабился.
«Ну вот, кто кого. Ты меня учил жизни, ты мне, можно сказать, жизнь сломал, я из-за тебя чуть в тюрьму не угодил. Думаю, я с тобой в расчете. И я обязательно приду на твои похороны, посмотрю на твою могилу, послушаю, что будут говорить твои лихие друзья-десантники А уж они, думаю, посмеются: железный Комбат кончил наркоманом.»
– Ха, ха, ха, – вырвался из груди приступ смеха, жуткого и холодного. Даже подручные и те поежились, будто рядом с ними был настоящий сумасшедший. – Поехали. Собаке – собачья смерть.
* * *
Комбат слышал знакомый голос, до боли знакомый. но узнать его не мог. Он слышал слова:
«Иваныч, Иваныч, Комбат… Что же они с тобой, мерзавцы, сделали!», О чем говорит этот знакомый голос и кому он принадлежит, Комбат не мог понять. Он с трудом открыл глаза. Перед его взором плыла белая пелена, словно густой-густой туман. Он попытался поднять руку, но это ему не удалось, руки и ноги были привязаны к больничной койке.
117 
