19 
– Ну, так как ты, Женька?
– А кто еще будет? – спросил Кублицкий, покусывая верхнюю губу и вытряхивая из пачки сигарету.
Толстые пальцы Винни-Пуха потянулись к чужой пачке:
– Давай, одну испорчу.
– Ты же не куришь, черт тебя побери.
– Курить не курю, а твою испорчу. Женя, с преогромным удовольствием, выпотрошу одну и табак нюхать буду.
– Не дам, – сказал Кублицкий.
– Тогда деньги давай.
– Сам пойдешь?
– Нет. Сейчас Семена пошлем, он быстро пару пузырей водки поднесет.
– Договорились. Но скажи, чтоб больше двух не брал, здоровье уже не то. Это в былые времена мы с тобой могли сидеть по двое-трое суток, теперь уже все.
Да и Герольда надо на прогулку вывести…
– Ну и имя же у твоего пса, как у какой-то газеты – «Герольд трибюн», – проговорил Винни-Пух, коверкая название уважаемой во всем мире газеты.
– Другое дать не мог, так уж по родословной выходило.
– Вот уж эти собаки.., и те родовитые! Не то что простой рабочий человек. Пошли, пошли, – Винни-Пух схватил под локоть приятеля, высокого и нескладного Кублицкого, потащил от касс к мастерским.
Там у них имелось свое укромное место, о котором начальство знало, но нос туда никогда не совало. А место располагалось в дальнем углу раздевалки, перегороженной многочисленными секциями железных шкафов с оттрафареченными на дверках номерами.
Сема оказался на ногу скор, хотя и прихрамывал.
А хромота с Семой случилась из-за того, что он уронил на ногу рессору и отбил ноготь на большом пальце правой ноги.
– Ну ты в быстр! – сказал Кублицкий, приняв бутылки.
– А вы, я смотрю, даже не расстарались, даже газетку не постелили.
– Это, Сема, дело плевое, – сказал Винни-Пух, вытаскивая из внутреннего кармана свежий номер «Правды», своих политических пристрастий он никогда не скрывал, и, поплевав на ладонь, разгладил его на крышке табуретки, – вот и все.
– А закусь? – спросил Кублицкий.
– Закусь сейчас будет, – из кармана Семы появился кусок колбасы, уже мелко порезанной, а из кармана Винни-Пуха, словно из волшебной шкатулки, возникли зеленый огурец и яблоко.
– За тобой хлеб, – улыбаясь в предчувствии выпивки, произнес Винни-Пух.
Сема открыл свой шкаф, и полбуханки хлеба стали посреди табурета.
Хлеб был не совсем свежий, но и не заплесневевший, съедобный.
– Соляночки бы какой-нибудь, – мечтательно произнес Кублипкий.
– Не в ресторане. Хотя и солянка есть, – Винни-Пух улыбнулся, – сейчас у Тодора возьму.
Он тут же поддельным ключом открыл железный ящик, в котором висела одежда, и из картонного ящика вытащил литровую банку домашнего салата, закрытую полиэтиленовой крышкой.
– Молдавский, с перчиком.
– Он же заметит.
– Разрешил мне брать, когда захочу.
– А вилки? – сказал Кублицкий.
– Вилок нет, есть лишь ложка, – на стол легла грязная ложка – одна на всех.
– Ладно, в рот ее совать не будем, – заметил Кублицкий, – на хлеб салат набросаем, как раствор на кирпич.
Забулькала водка. Две бутылки прокатили за сорок минут.
– Ну что, добавим. Женя? – с надеждой спросил Винни-Пух.
– Нет, ребята, не могу. Герольда надо выгуливать, а то квартиру обгадит.
– Придумал ты себе занятие…
– Я бы, может, и не заводил пса, да после того, как дочка съехала, ну, совсем делать нечего стало, хоть сиди да вой в квартире.
– А теперь что, – заулыбался Винни-Пух, – вдвоем скулите?
– Нет уж, не скулим. Вдвоем весело, он мне и тапки приносит.
– Хорошо тебе. А мне жена вместо того чтоб тапки подать после тяжелой работы, вечно какую-нибудь гадость говорит.
– Гони ты ее, Винни-Пух, в шею! Баба она у тебя вздорная.
– Куда уж гнать, ведь лучшей уже не найдешь.
Правда, Женя? Возраст есть возраст, лет тридцать назад надо было гнать, а теперь куда… Не собаку же вместо нее заводить? Собака борщ не сварит, блинов не напечет.
– Ив постель не ляжет.
– Про это я уж и не говорю.
– Зато спокойнее, – философски заметил Кублицкий, натягивая на плечи куртку. – Ты тут, Сема, прибери, тебе еще работать да работать, а я, пожалуй, пойду.
– Ну и иди, – со злостью сказал Винни-Пух, – а мы с Семой еще одну бутылку катанем, время у нас есть. Сема, в магазин подскочи.
Сема, прихрамывая, двинулся к проходной, нагоняя Кублицкого, обходя его, даже не глянул, не попрощался.
Евгений Петрович еще не успел подняться на третий этаж, где располагалась его квартира, как услышал густой бас, которым лаял его пес, приветствуя хозяина.
19 
