41 
Итак, с этим все ясно. Договоренность была достигнута, срок испытаний назначен, а вот что произошло потом? Судя по палатке и спальному мешку, Артур Вениаминович находился за городом — надо полагать, на тех самых испытаниях, ради которых приехал в Москву. Но вот как он сюда попал и что вообще происходит, он, как ни бился, вспомнить не мог. Ну ладно, провалы в памяти случались с ним и раньше, и возникали они при совершенно определенных обстоятельствах. Вызывала их, как правило, обыкновенная водка, употребленная сверх меры. Но обычно Артур Вениаминович хотя бы помнил, где, с кем и, главное, по какому поводу пил. А тут…
А тут еще эта палатка. Испытания прибора? Ну-ну. Допустим, испытания. Допустим, импровизированный банкет по случаю их успешного завершения… Тем более что за окном — ни дыма, ни туч, ни дождя, одно только солнышко и свежий, кристально чистый воздух. Это сколько же надо было выпить, чтобы длившиеся не меньше двух недель полевые испытания вылетели из памяти, как будто их и вовсе не было? Ведь ничего же не осталось, ровным счетом ничегошеньки! В Москву он приехал один, без помощников — из экономии, естественно. Значит, рядом с ним все это время были какие-то посторонние люди. Какие? И где они все? Водка, что ли, была паленая? Так ведь такую амнезию способен вызвать далеко не каждый нервно-паралитический газ, ей-богу…
Или испытания еще не начались? Точно! Артуру Вениаминовичу вдруг вспомнилось, что после визита к Вострецову они с Максимом Юрьевичем решили, как водится, слегка спрыснуть это дело. Выходит, спрыснули не слегка, а очень даже основательно, и господина изобретателя пришлось транспортировать к месту проведения испытаний волоком, как дубовое бревно. Вот позорище-то! Называется, дорвался до бесплатного…
Хотя, позвольте! Если это место испытаний, то где же вездесущий дым? Где горящие торфяники, ждущие проливного дождя? Опять ничего не понятно, опять концы с концами не сходятся…
Артур Вениаминович еще немного полежал, пережидая дурноту и слабость. Если бы не это чудовищное похмелье, он давно выбрался бы из палатки и осмотрелся на местности. Тогда, по крайней мере, прояснилось бы хоть что-то, а так… Среди роившихся в его голове полубредовых идей неожиданной жемчужиной блеснула, например, такая: развеселый Максим Юрьевич, находясь под воздействием алкоголя, решил слегка пошутить и уложил своего гостя спать в палатке, которую для смеха разбил в хорошо освещенном лампами дневного света помещении с кондиционированным воздухом. Дескать, пускай гость, проснувшись, поломает себе голову, а потом вместе посмеемся над его испугом…
Версия была заманчивая, хоть и глупая. Вот только воздух, который вдыхал Артур Вениаминович, не был похож на охлажденную мертвую смесь, подающуюся в закрытое помещение через пыльную решетку кондиционера. Воздух был живой, свежий, и даже ветерок как будто угадывался…
Он снова осмотрелся, упрямо пытаясь отыскать разгадку в предметах окружающей обстановки. Да нет, на розыгрыш не похоже — во всяком случае, на пьяный розыгрыш. На дюралевом каркасе палатки было понавешено множество всякой всячины, начиная от незнакомой брезентовой куртки и кончая масляной лампой наподобие шахтерской. Был тут и мощный электрический фонарь, и потертый офицерский планшет на длинном ремне, и даже устрашающего вида охотничий нож с роговой рукояткой, наполовину засунутый в лежавшие на легком складном столике меховые ножны. Словом, привычная походная обстановка была здесь воссоздана до мелочей, и Артур Вениаминович очень сомневался, что кто-то, пребывая в подпитии, пошел бы на такие хлопоты ради одной лишь глупой шутки.
Так что же это, черт подери, было?!
Его бесцельно блуждавший взгляд вдруг наткнулся на заляпанные дощатые ящики, похожие на те, в которых перевозят боеприпасы. «Не кантовать! Не бросать! Хрупкие приборы!» — криком кричали надписи. Ящиков было два, и они показались Артуру Вениаминовичу подозрительно знакомыми. Он окончательно проморгался и понял, что смотрит на свое собственное имущество, которое романтически настроенный телерепортер окрестил «генератором туч». Поверх ящиков лежал потрепанный дорожный чемодан, также принадлежавший Артуру Вениаминовичу и содержавший в себе, помимо его личных вещей и туалетных принадлежностей, драгоценные монтажные схемы, чертежи и спецификации установки.
Забыв о своем странном, трудно объяснимом с точки зрения медицины похмелье, Ляшенко кое-как выдрался из пуховых объятий импортного спальника и на четвереньках подбежал к чемодану. Папка с бумагами лежала на прежнем месте — под стопкой нижнего белья и свежих рубашек; заначка, состоявшая из ста двенадцати долларов и нескольких сотен российских рублей, тоже никуда не исчезла, так что беспокойные мысли об ограблении, похищении и т. п. можно было смело отбросить. На всякий случай Артур Вениаминович заглянул в оба ящика. Серые жестяные коробки приборов с виду были в полном порядке, похоже к ним никто не прикасался с тех пор, как Ляшенко собственноручно упаковал их после пробной демонстрации, так впечатлившей милейшего Максима Юрьевича.
41 
