24 
— Это ты Иван Пономарев? — холодно осведомилась она.
Абориген шмыгнул носом. В сапогах у него чавкало, за пазухой хлюпало, с пропитавшегося водой ватника на землю, журча, сбегали тонкие мутные струйки, редкая бороденка мокрыми сосульками торчала во все стороны, и с сосулек тоже капало. Перегаром от него разило со страшной силой, но он уже пришел в себя и, услышав вопрос, хитро прищурился.
— А ты кто, ё-н-ть? — ехидно поинтересовался он. — Чегой-то я не разберу, баба али мужик?
Стоявший у него за спиной Вовчик подался вперед, но опоздал — Горобец неожиданно, без замаха, резко и явно очень сильно двинула мужичонку кулаком прямо в солнечное сплетение. Мужичонка сложился пополам, хватая воздух широко разинутым ртом, и тогда «солдат Джейн» открытой ладонью хлопнула его снизу по подбородку. Челюсть аборигена отчетливо лязгнула, захлопнувшись, на глаза навернулись мутные слезы.
— Здесь спрашиваю я, — заявила она, брезгливо вытирая ладонь о штаны. — Повторяю вопрос: это ты Иван Пономарев?
— Я, — просипел Иван Пономарев, благоразумно воздержавшись от дальнейших комментариев.
— Превосходно. Ученых в прошлом году к Каменному ручью ты водил?
Иван Пономарев крепко стиснул беззубые челюсти и отвернулся, демонстрируя полное нежелание отвечать на поставленный вопрос. Горобец сделала движение рукой, туземец испуганно шарахнулся.
— Ну я, — с огромной неохотой выдавил он. — Чего спрашивать-то, когда и так ясно?
— Превосходно, — повторила Горобец. Лицо у нее при этом было такое, что сразу делалось ясно: ничего хорошего и тем более превосходного она в этом не видит. — Ну, и что же с ними стало?
— А мне откудова знать? — задрав клочковатую бороду, огрызнулся проводник. — Откудова мне знать, чего с ними стряслось? До места довел, расчет получил и пошел себе…
— Что значит — пошел? Как так — пошел? А обратно доставить?
— То и значит — пошел… Отпустили, я и пошел себе. Иди, говорят, назад уж мы сами дорогу найдем. Ну я и пошел, потому они ученые, им видней… Карты у них, понимаешь, компасы… А вот, гляди, сгинули. И с компасом, и с картой, и с карабинами своими… А я ему, начальнику ихнему, говорил: не ходи, мол, к Каменному ручью, нехорошо там, совсем худо… Нет, не послушал!
На скулах у Горобец снова заиграли желваки. «Не пристрелила бы она его сгоряча», — с опаской подумал Глеб, прикидывая, как бы ему в случае чего половчее выбить из руки «солдата Джейн» пистолет, ничего ей при этом не повредив.
— Ну, и что же с ними, по-твоему, стало? — еле сдерживаясь, спросила она.
— Да я-то почем знаю? В тайге с человеком что хошь приключиться может, — рассудительно ответил проводник. — Может, тигры, может, медведи, а то, гляди, лихие люди повстречались… А может, и еще чего похуже. Говорил ведь я: не ходи! Худо там, хуже некуда!
— Хватит, — сказала Горобец, презрительно и горько кривя рот. — Хватит, болтать чепуху! Отведешь нас к Каменному ручью. Выходим прямо сейчас.
— Не, — неожиданно твердо заявил Пономарев и для убедительности помотал головой. — Даже и не думай. И сам не пойду, и вас на погибель не поведу. Я и так всю зиму от каждой тени шарахаюсь, ночей не сплю. Сроду Богу не молился, а теперь, не поверишь, молюсь. Как солнце сядет, так я на колени и бормочу, бормочу… Господи, бормочу, спаси и помилуй! Пронеси, Господи, страх-то какой! Я такого страху за целую жизнь не натерпелся и не думал даже, что такая жуть на свете бывает. Оттого и пью — со страху, значит… Вовчик у него за спиной сокрушенно покачал головой и покрутил пальцем у виска.
— Может, его еще разок макнуть? — задумчиво предложил он. — А то, гляжу, его по новой разбирает. Опять ему черти, мерещиться начали.
— Я те макну! — взвизгнул Пономарев, с неожиданной живостью отскакивая на добрых полтора метра в сторону. — Я те мак…
Он осекся и застыл с открытым ртом, глядя в ствол тусклого от старости и частого употребления парабеллума, который непринужденно и даже изящно держала в руке Евгения Игоревна Горобец. Глеб напрягся, и сейчас же ему на плечо легла чья-то твердая, как доска, ладонь. Он обернулся и увидел Тянитолкая. Тянитолкай отрицательно покачал головой: не встревай. Его правая рука свободно висела вдоль тела, а в ней был зажат его знаменитый нож. Глеб удивленно поднял брови. Тянитолкай снова отрицательно качнул головой, неожиданно подмигнул и спрятал свой тесак в ножны.
— Так, да? — с отчаяньем в голосе спросил проводник. — Вот так вот, значит? Ну и пропадайте, леший с вами! Эх! Провались оно все сквозь землю! Пожил, хватит! Пора и честь знать! Ах ты господи! Ну и пропадайте!
24 
