85 
Болото лениво разлеглось перед ним, накрыв своей студенистой, бесформенной, испускающей отвратительный смрад тушей никем не считанные гектары тайги. Тут и там из него торчали хилые кусты, покосившиеся, сгнившие на корню деревца, какие-то облепленные космами тины и мертвой болотной травы коряги. Глеб стоял, расставив ноги и держа в опущенной руке бесполезный пистолет, смотрел на эту бескрайнюю трясину и думал о том, что сегодня болото выглядит как-то по-другому, иначе, чем вчера. Вчера оно было просто болотом, а сегодня превратилось в грозного противника, с которым ему предстояло насмерть схлестнуться не позднее чем через час-полтора.
На верхушку покосившейся, мертвой березы, хлопая широкими крыльями, опустилась ворона. Она издали покосилась на Глеба неразличимым на таком расстоянии глазом, разинула клюв и каркнула. Унылый, зловещий звук, прокатился над бескрайней гладью гнилой воды и заглох, запутавшись в кустах. Удовлетворенная результатом, ворона уселась поудобнее и затянула свою похоронную песню, похожую на скрип раскачиваемой ветром неимоверно ржавой железной калитки.
— Замолчи ты, ради бога, — попросил ворону Сиверов.
Ворона снова каркнула — как показалось Глебу, с издевкой. Тогда Слепой обеими руками поднял пистолет, тщательно, как на стрельбище, прицелился и спустил курок. Негромкий хлопок потонул в возмущенном карканье и хлопанье крыльев, ворона, роняя перья, поднялась в воздух, а сбитая пулей сухая ветка, на которой она до этого сидела, кувыркаясь, упала вниз и шлепнулась в болото.
— Очень умно, — похвалил себя Сиверов, слушая удаляющееся в сторону Каменного ручья карканье. — Нагадь там на голову нашему приятелю, — напутствовал он ворону, вовсе не будучи уверенным, что невидимка уже перебрался на противоположный край болота.
Эта уверенность появилась у него через две минуты, когда он не обнаружил оставленной в кустах на краю болота слеги. Грубо отесанная березовая жердь со следами засохшей тины исчезла без следа, зато вместо нее на берегу появилось кое-что другое: глубокий, вдавленный в черную грязь, наполнившийся водой отпечаток когтистой лапы уже знакомого небывалого размера.
Сиверов долго стоял, глядя на этот отпечаток и борясь с нахлынувшим на него ощущением мистической жути. Ему представлялось, как кто-то огромный и косматый, бесшумно ступая, прошел мимо погасшего костра, возле которого спали беззащитные люди, и, никого не тронув, скрылся в болоте. До этого он, наверное, долго сидел в кустах, дожидаясь, пока все уснут, и вот дождался… Глеба передернуло, когда он понял, что мог бы не проснуться. Затем на смену жути пришло дикое раздражение: какого дьявола?! Он что, в игры со мной играет? Что это, черт побери, за фокусы?!
Справившись с собой, он пошел будить своих спутников, но сначала тщательно затоптал след тигриной лапы — паника с утра пораньше отнюдь не входила в его планы.
Однако полностью скрыть ночное происшествие ему все-таки не удалось. Посланный рубить слеги Тянитолкай вернулся с двумя, а на вопрос, где третья, вполне резонно ответил, что он, как профессиональный защитник природы, не счел нужным зря губить целое дерево.
— Третья в кустах, — заявил он. — Если вам противно пользоваться ею после этого типа, можете отдать мне, я не брезгливый. Тем более она сухая, легкая. Глебу пришлось признаться, что слеги нет.
— Как так — нет? — удивился Тянитолкай. — Ты что, композитор, в костре ее спалил, что ли? Дров в тайге мало?
Сиверов терпеливо объяснил, что жечь слегу даже не думал и что она просто пропала — вчера была, а сегодня нет.
— Может, в воду скатилась и уплыла куда-нибудь, — высказал он предположение, которое даже ему самому показалось не выдерживающим критики. И критика не заставила себя ждать.
— Ага, уплыла, — очень ядовито сказал Тянитолкай. — Течением, надо полагать, унесло. Течение здесь бурное, прямо как на Тереке, вот ее и унесло. Или ветром. Ураганом, блин. Проспал, секьюрити?
— А ты? — спросил в ответ Глеб. — Ты не проспал?
Тянитолкай возмущенно открыл рот, но тут же его и закрыл, хотя вполне мог бы возразить, что он, в отличие от Глеба, спал не на посту, который занял по собственной инициативе, а в шалаше и потому никакой ответственности за случившееся безобразие нести не может. Он даже не сказал, что их всех до единого могли зарезать во сне, как цыплят, и Глеб был ему за это благодарен. Впрочем, в подробных разъяснениях никто и не нуждался: посмотрев на Евгению Игоревну, Сиверов увидел круглые от ужаса глаза на сером, как штукатурка, лице. Горобец была неглупа и, похоже, обладала очень живым воображением, так что картину, которую не так давно представлял себе Глеб, ей ничего не стоило восстановить во всех подробностях.
85 
