22 
Воспоминания о вчерашнем дне вернулись сразу же. Они обрушились на Панкрата, словно сорвавшаяся с гор судьбы лавина, погребая под собой его недавний безмятежный сон и такую же — до вчерашнего дня — безмятежную жизнь.
Суворин тяжело вздохнул и протер глаза. Свет солнца был так ярок, что на мгновение ему показалось, будто проспал он не одну ночь, а, как минимум, осень и зиму, вместе взятые, и на дворе — долгожданная весна. Набежавшая вдруг туча накрыла комнату серой тенью, вернув его к реальности…
Маша убита. Он заскрипел зубами — ее уже не вернешь. Можно только проклинать себя за неосмотрительность, но от этого легче не станет.
Работы нет. Денег хватит на месяц, не больше. Ищут же его, скорее всего, теперь не только бандиты, но и менты — связать вместе налет на квартиру Панкрата и гибель Маши, когда ее опознают, несложно.
Суворин вынул из внутреннего кармана куртки “гюрзу”, а из правого — коробку с пластиковыми пулями. Перезарядил оружие и спрятал его обратно.
С такой пукалкой долго не повоюешь против ребят, вооруженных до зубов. Конечно, раздобыть оружие — тоже не проблема, но обставить в гонке со смертью саму костлявую… Панкрат, не любивший фильмы о суперменах, сокрушавших в одиночку мафиозные кланы, прекрасно понимал, что у него нет никаких шансов.
Выстоять самому против отлично отлаженной машины — просто-напросто нереально. В лучшем случае он сможет только потянуть время, но выйти на Диму не стоит даже пытаться. Плюс милиция… Эти станут разыскивать Панкрата уже для того лишь, чтобы повесить на него заведомого “глухаря”.
Куда ни кинь, всюду клин. Обложили, а если еще нет, то в самом ближайшем будущем обложат так, что не выберешься.
Нашарив в кармане пачку “Десанта”, Суворин вытряхнул из нее смятую сигарету и закурил. Встал с кровати, подошел к окну и начал смотреть, как заполняются улицы просыпающегося города людьми, спешащими, словно мурашки, по своим одним им известным делам, и машинами, постепенно сливающимися в урчащий железный поток.
Постояв так некоторое время, он подошел к столику, на котором, кроме ночника, стоял еще и телефон, и заказал себе завтрак из крепкого кофе и шести бутербродов с ветчиной. Заказанного пришлось ожидать целых полчаса — за это время Панкрат успел проделать обычный разминочный ряд из восьми тао и двух формальных комплексов борьбы — так называемого славянского рукопашного боя. Затем он с горем пополам проветрил номер, который уже начал пропитываться едким сигаретным дымом.
Завтрак принесла горничная из числа так называемой старой гвардии — та еще бабуся. Видно, девчонки помоложе перебрались в более прибыльные заведения, где и валюты подзаработать можно при случае, и собственной красивой мордашкой поторговать в комплекте с остальными частями тела, разумеется.
Эта же горничная годилась Панкрату даже не в матери — в бабушки. Хотя лет тридцать-сорок назад и она, быть может…
Поставив поднос с кофе и бутербродами прямо на столик, бабуся прошамкала что-то типа “приятного аппетита” и ретировалась. Только теперь Панкрат почувствовал, что очень проголодался. Набросившись на еду, он в мгновение ока умял бутерброды, после чего почувствовал прилив свежих сил и энергии.
Включив телевизор, он бездумно уставился на экран, лежа на кровати с чашкой кофе в руке. Передавали утренний информационный выпуск программы “Вести”, и без Чечни, конечно же, здесь обойтись не могло. Чем еще пощекотать нервишки сытого телезрителя, уже успевшего позабыть о взрывах в Москве и Санкт-Петербурге?
Он вполуха слушал военного корреспондента, молодого парня с нервной улыбкой, уверенным голосом вещавшего о том, что федеральные войска успешно отбили ночную атаку боевиков, пытавшихся пробиться в Гудермес, где со времен последней зачистки минуло уже едва ли не полгода.
За этим сообщением последовал репортаж из военного госпиталя, находившегося в самом городе. Камера перемещалась с одной койки на другую, показывая улыбающиеся — иногда через силу — лица раненых и милые улыбки сестричек с темными кругами вокруг глаз, что не сомкнулись всю ночь.
И тут Панкрат вздрогнул от неожиданности, расплескав обжигающий кофе себе на джинсы. Боли, однако, не почувствовал — его взгляд был прикован к женскому лицу на экране., Ира. Ирочка. Ируся… Он звал ее по-разному, но всегда нежно. Выдумывал всякие ласковые слова, теряя голову от ее улыбки. Она была старшей медсестрой в полевом госпитале и его любимой женщиной.
22 
