– А как же Лева?
– Леву дурка заберет.
– Ты думаешь, я усну? – поежилась Машенька.
– Не хочешь, не спи. Книжки читай, – заржал Кит.
– Ты такой спокойный! Скажи, когда ты ее убил…
– Кого?
– Свою жену… Лену, кажется. Что ты почувствовал?
– Почувствовал, что сяду. А не хотелось.
– Но неужели в твоей душе ничего не было? Сожаления, раскаяния.
– Это пришло потом. Вот когда посидишь с недельку в грязи, в вони, да без сна проваляешься ночь-другую, тогда эти мысли-то и придут. Делать все одно больше нечего, только думать. Вспоминать. На то она и тюрьма. Тогда и подумаешь: дурак я, дурак. Как же раньше-то было хорошо! Жил, как раб, пахал на нее день и ночь, все время слышал, что я хам, свинья, быдло необразованное, а все равно – хорошо! Плохого ничего не помню, хоть убей, а если и вспомню вдруг, то сразу: да разве ж это плохое? Сличить с тем, что теперь-то? Когда в грязи да в вони? Когда на окнах решетки, а за дверью охрана? И все на тебя смотрят, как на дикого зверя, и, как зверя, заперли в клетке и стерегут. Вот теперь – да, плохо. А раньше было хоть и плохо, но все равно хорошо. Воля, она и есть воля. А вернуть-то уже ничего нельзя. Дело сделано.
– Да. Сделано, – прошептала Машенька.
– Да ты не боись, – усмехнулся Кит. – Ты ж не кого-нибудь убила. Маньяка. Тебе за это будет от суда снисхождение, а то и вовсе благодарность объявят. Слышала, что по телевизору сказали? Ищут его. Врача он убил. И санитара. А до того…
– А до того Катю. Лидину дочь.
– Как ты сказала? – удивился Кит.
– Он мне сам признался.
– А мне Лидка баяла: авария.
– В аварии погиб ее муж, Сергей. А про Катю она ничего не говорила.
– Я думал, они вместе.
– И я думала, что авария, – вздохнула Машенька. – Ладно, дело сделано, как ты говоришь. Теперь надо дождаться утра. Я поеду в город. Надо подумать, что делать с квартирой. Не знаю еще, как посмотрят Левины родители на то, что я там останусь. Да и хочу ли я сама этого? Может, пора начать новую жизнь?
– Слышь? Что милиции-то скажем?
– Что он всех убил. – Машенька кивнула на заблокированную стулом дверь.
– И Микошку?
– Да. Всех. Ружье было у него в руках, после того как Лева застрелил Микошу. Будем стоять на этом: он убийца.
– Тогда ты того, держись, – внимательно посмотрел на нее Кит.
– Я в порядке.
– А эти, как их? Отпечатки на топоре? Там ведь мои.
– Так он им потом Лиду зарубил, вспомни!
– Точно! – обрадовался Кит. – Выходит, мы с тобой чистые. А насчет меня ты, девка, не боись. Я за тебя горой. Мне бы только до города добраться. До Тоньки-падлы. – Он сжал кулаки.
– И мне. Мне бы тоже до города добраться. – Машенька посмотрела на свои сломанные ногти и замолчала.
Молчали они долго. За окном опять выла метель и было темно, хоть глаз выколи. Они не знали, сколько сейчас времени, могло быть пять часов вечера, а могло и десять. Время то тянулось, как резина, то летело. Они знали только, что до утра еще долго. И им надо пережить эту ночь. Они оба думали, что все уже закончилось, осталось только дождаться утра, но, как выяснилось, ошибались.
Вторая ночь
Ночь оказалась полна странных звуков. Сначала Машенька задремала, да и Кит захрапел. Ее сон был беспокойным, а устроилась она на диванчике в кухне, где прошлой ночью спал пьяненький Микоша. Кит храпел в большой, за занавеской. Машеньке снился кошмар. Ей снилось привидение. По дому ходила женщина в белом. Она, кажется, что-то искала. Или кого-то. Машенька решила ни за что не просыпаться. Она знала, что придет утро и все закончится. Привидения беспокоят людей только по ночам.
И вдруг она услышала стон. Сначала ей показалось, что это происходит в ее кошмарном сне. Привидение не только ходит по дому, но и издает звуки. Машенька зажмурилась изо всех сил, но ее и без того чуткий, беспокойный сон уже был прерван. Она открыла глаза и услышала стон еще раз, наяву.
– Кит, это ты? – громко спросила Машенька. Ей показалось, что тот стонет во сне.
Но звук, раздавшийся в третий раз, не имел к Киту никакого отношения. Он был протяжный и глухой. Нечеловеческий. Да, именно это пришло Машеньке на ум после того, как стон раздался снова. Словно страдала чья-то душа и с отчаянием молила о помощи. Она не могла говорить, могла только издавать ужасные звуки, похожие на стон. Когда Машенька это поняла, ей стало страшно.
– Лева! – пискнула она. – Это ты?
Похоже, звук шел из маленькой комнаты. Машенька заставила себя встать и, не зажигая света, на цыпочках прошла за занавеску. Приникнув к заблокированной стулом двери, она какое-то время напряженно прислушивалась. Звук издавал кто-то из запертых там мужчин. Либо Лева мучился во сне, либо это был покойник.