Последние отзывы

  124  

Ближе к вечеру мне сообщили, что предмет моего интереса зовется Николай Александрович Морозов и в настоящее время действительно сидит, но не еще, а снова. Предыдущая отсидка для него кончилась с амнистией по поводу воцарения Гоши, и он занялся научной деятельностью, а кроме того — начал потихоньку публиковать написанное за время отсидки, причем в обратном порядке, начиная с самых поздних вещей. Те-то как раз были вполне ничего, то есть срок явно пошел на пользу, но не так давно Морозов добрался и до самых первых своих тюремных стишков. А дальше все пошло естественным порядком — суд признал стихи экстремистскими, воспевающими террор, и наложил штраф в пять тысяч рублей. Требуемой суммы у Морозова и близко не было, а собрать он ничего не смог, помешало слово «террор» в приговоре — ибо финансирование терроризма шло по совсем другой статье, подразумевало иную судебную процедуру и как минимум двузначные сроки, так что желающих рискнуть благотворителей не нашлось. И Морозов снова сел, только теперь уже просто как злостный неплательщик. На днях он разменял второй год своего трехлетнего срока.

Я хмыкнул, взял бумагу и написал распоряжение:

«Оплатить задолженность из моих средств. Если вдруг у кого-то возникнет желание возбудить дело по статье 58–11 (финансирование терроризма), пусть сначала сообщит об этом в мой секретариат. При освобождении вежливо намекнуть Морозову, что никакими условиями моя уплата его задолженности не сопровождается, но среди культурных людей вообще-то принято как минимум зайти и сказать спасибо».

Однако нужно было собираться — через пятнадцать минут начиналось торжественное собрание, посвященное уходу в отставку или в запас комиссаров из первого выпуска моей школы. Вообще-то комиссары заканчивали свой срок и раньше, но это были пока только первые, которые надели черные мундиры сразу, не учась в школе, и их сроки кончались по одному.

Как уже говорилось, государственные комиссары были моими порученцами по особым делам и с особыми, то есть сильно расширенными, полномочиями. В основном их задания сводились к контролю чиновников и наведению порядка там, где обычный российский бардак возникал не сам по себе, а служил наполнению чьего-то кармана. За время своей службы они должны были четко понять — за ошибку, особенно совершенную по недостатку опыта, их скорее всего не накажут, особенно если ошибающийся вовремя спохватится и запросит помощь. Но вот за попытку сокрытия ошибки… Из ста девяти первых выпускников на сегодняшнем собрании должны были присутствовать девяносто три человека. Четверо не дожили до конца срока именно оттого, что пытались скрыть свои ляпы. Пятеро на разных этапах службы честно сказали, что дальше работать комиссарами не могут, это не для них, и сейчас они служили в Манчжурской группе войск, в чинах от вольноопределяющегося до поручика. Двое были замечены в финансовой нечистоплотности, а первым это заметивший предпочел застрелиться, но не писать рапорт, потому что один из озаботившихся своим карманом был его другом детства. И четверо погибли при исполнении служебных обязанностей.

А теперь перед ними был открыт путь к карьере государственного чиновника. Причем те, кто показал способности к руководящей работе и выразил желание заняться именно ей, уходили в отставку, то есть покидали комиссарский корпус навсегда и вскоре должны были стать различными начальниками от уездного до всеимперского уровня. Те же, у кого лучше получалось оперативная работа или контроль, увольнялись в запас и шли в Комкон или Охранный комитет, то есть к Алафузову. Пятеро были приглашены преподавателями в школу, которую они окончили три года назад, эти тоже увольнялись в запас. Им давалось право ношения мундира, только без погон, и добавления к своему гражданскому рангу слов «государственный комиссар запаса». В случае войны или чрезвычайной ситуации они могли быть снова призваны в комиссары.

Я посмотрелся в зеркало — вроде все нормально, канонический образ канцлера соблюден, и отправился в Белый зал Гатчинского дворца, где за накрытыми столами уже сидели и глотали слюни только что ставшие бывшими комиссары.

— Давно они так? — поинтересовался я у распорядителя.

— Минут двадцать.

— Понятно, — вздохнул я и обратился уже к собравшимся:

— Господа, добрый вечер. Позвольте поздравить вас с окончанием выдающегося этапа ваших биографий и началом следующего, который, смею надеяться, будет не хуже. Ведь ваша служба не прошла даром — теперь вы твердо знаете, что и когда нужно делать, что и когда можно, от чего лучше воздержаться и чего нельзя вытворять ни в коем случае. Вообще-то вам говорили это еще в школе, но слушать — одно, а убедиться на примере собственной же работы — это уже другое. Ну, а я хочу заострить ваше внимание вот на чем. Служа комиссарами, вы по сути дела были моими глазами, руками, ушами… И, пока было именно так, за все ваши действия отвечал я. То есть имела место двухступенчатая ситуация: вы служите канцлеру, который служит России. А теперь вам самим придется заняться этим напрямую, без дополнительного звена в лице меня, вот и все. И я от всего сердца желаю вам успехов на этом поприще. Ну, а чтобы вы почаще вспоминали эти три года, вот коробочка со значками «комиссар первого потока». Цените, ведь у всех остальных потоки будут иметь номер два и далее. Приятного аппетита, не буду более мешать вам — присутствие начальства, оно стесняет, это я по себе знаю. Еще раз всего хорошего, и с наступающим вас Рождеством.

  124