17 
Однажды Отар вернулся из командировки на день раньше назначенного срока. Было это зимней ночью. Машину Отар оставил в гараже на базе и уже издали заприметил слабый огонек ночной лампы на втором этаже дома, там, где была его и жены спальня. Он уже представлял себе, как войдет в дом: тихо, неслышно для жены, поднимется по резной деревянной лестнице и нырнет под теплое одеяло, чтобы утолить желание, накопившееся за неделю. Однако жизнь устроена так, что ожидание счастья обычно оборачивается трагедией.
Отар вошел в дом и остолбенел. Сверху из спальни доносились сдавленные стоны жены, привычные уху мужа, разве что более страстные, чем бывало с ним. На вешалке висел плащ – мужской, незнакомый. Отар долго не раздумывал, открыл дверь в кладовку, снял со стены охотничье ружье, зарядил оба ствола.
Он распахнул дверь в спальню ударом ноги, сорвав ее с петель, и тут же вскинул ружье.
Мужчина, лежавший на женщине, тут же обернулся, его глаза встретились с глазами Отара. Что-нибудь объяснять было бесполезно. Все и так ясно.
Любовник перевел взгляд с глаз Отара на черные отверстия стволов, из которых в любой момент могло полыхнуть пламя. Если бы женщина просила его, умоляла, Отар, возможно, и не нажал бы на курок, но жена смотрела на него холодно и с укором, словно говорила: “Почему ты не пришел раньше или позже, почему тебе потребовалось прийти именно в эту минуту?!”.
Он чувствовал в ее взгляде неутоленное желание, которое даже страх не мог в ней победить. И тут любовник бросился к двери, ведущей на балкон. Отар окликнул его и выстрелил. Любовник замертво упал на пол. Вторая пуля попала в женщину. Она даже не пыталась прикрыться руками.
Муж не спеша отложил ружье, вернулся в спальню с ножом, отрезал мертвым любовникам головы, бросил их в сумку и вышел на берег моря.
Пустынный пляж, огромные зимние волны… Он прошел по хрустящей гальке в другой конец города, разбудил младшего брата Давида и вручил ему сумку. Спокойно, без дрожи в голосе объяснил, что произошло и бесстрастно добавил:
– Спрячь головы и высуши их. Отдашь, когда я вернусь.
И пошел сдаваться в милицию.
Сколько следователи ни допытывались, куда он подевал головы, Отар молчал, молчали и братья. В городе никто из кавказцев не осуждал Отара. Он поступил так, как должен поступать обманутый мужчина: кровью смыл позор.
Отар получил на суде максимальный срок – пятнадцать лет, отсидел их от звонка до звонка, приехал в Новый Афон на электричке. Внешне он был похож на себя прежнего, но стал абсолютно другим человеком. Лицо его словно окаменело. Волосы стали седыми, но ни одной новой морщинки не появилось на лбу. Он даже не стал заходить к себе домой и прямиком направился к младшему брату.
– Ты все сделал, как я велел? – спросил он.
– Да.
– Тогда идем.
Головы любовников младший брат прятал в лесу, в дупле старого сухого дерева, в километре от маленького домика, построенного покойным отцом пятерых братьев. Головы высохли, потемневшая кожа туго обтягивала черепа. Голова жены стала чуть больше кулака Отара.
– Я буду жить здесь, – сказал Отар брату, – в горах, чтобы меня никто не беспокоил. За моим домом в Афоне присматривай ты, можешь сдавать его курортникам, а можешь жить в нем сам, но не продавай. Принесешь мне ружье, патроны, нож и кое-что из посуды.
И стал Отар жить в домике в горах. Он поставил головы жены и ее любовника на грубую деревянную полку так, чтобы пламя, горевшее в очаге, освещало их по вечерам.
Он сидел и долгими вечерами разговаривал с высушенной головой жены. Ни милиция, ни знакомые, ни бывшие сослуживцы не беспокоили его. Он впускал в дом лишь братьев. Некоторые в Новом Афоне даже стали забывать, как выглядит Отар. Он превратился в местную легенду, такую же далекую и не правдоподобную, как появление иконы Матери Божией Иверской на Святой горе.
Так бы и тянулась спокойная и размеренная жизнь четырех братьев от сезона к сезону, не начнись война. Один из братьев перебрался в Сочи, второй – в Ростов, младшие, разжившись оружием, ушли в партизаны.
В то время и пролегла непреодолимая граница между абхазами и грузинами. Год-два в партизанском отряде еще надеялись, что грузинские войска вернутся, но потом стало ясно – если это и случится, то не скоро. Люди разбегались, осталось лишь шесть человек, воюющих скорее по привычке, чем из убеждений. Единственным местом, где они могли чувствовать себя в относительной безопасности, был дом Отара, куда не рисковал заходить никто из абхазов.
17 
