Последние отзывы

  24  

Потом они вышли, держа в руках его красивые мешки. Они стали трясти мешками перед лицом Ивана. Бумажки посыпались. В лунном свете Иван видел, как блестят самые красивые, от шоколадок. Он принялся их собирать. Он хотел собрать и спрятать за пазуху хотя бы эти, блестящие, самые красивые.

Ему скрутили назад руки, ударили несильно и спросили:

— Откуда это у тебя?

Зачем они спросили, если он все равно не мог ответить?

— Кто давал тебе еду? — Они опять его ударили, на этот раз сильней.

Тут подошел фельдшер и сказал:

— Хватит. Он все равно не ответит. Еду ему давал доктор.

Иван стал мычать и мотать головой. Он испугался: вдруг они убьют доктора за то, что тот кормил его.

Трое перестали бить и повели Ивана в большой дом. Там в одной из комнат сидел бритоголовый Аслан.

— Он слышит и понимает, — сказал про Ивана фельдшер, — но говорить не может. Как собака. Еду ему давал доктор.

Бритоголовый сделал знак, двое вышли. Остались только фельдшер и еще один, огромный, высокий и толстый, все время молчавший.

— Иван, ты брал что-нибудь сегодня из маленькой комнаты, когда убирал там? — спросил бритоголовый. Он говорил по-русски, но Ивану было безразлично. Когда-то, очень давно, он тоже говорил по-русски с двумя дембелями, Андрюхой и Вовкой.

— Если ты слышишь и понимаешь, то можешь ответить — да или нет. Кивни или помотай головой, — спокойно продолжал бритоголовый. — Ты брал что-нибудь сегодня из комнаты, со стола?

Иван помотал головой и еще для большей ясности рукой сделал знак: нет, не брал.

Его отвели в ту маленькую комнату, показали стол, где сегодня лежала камера. Он вспомнил, что брал какую-то коробочку. Но не знал зачем.

— Ты взял отсюда коробку с кассетой и отдал кому-то, — бритоголовый говорил все еще спокойно, но уже кивнул тому, огромному. Огромный начал бить Ивана. Иван мычал и отрицательно мотал головой.

— Зачем ты это сделал? — продолжал между тем бритоголовый.

Сам он не бил, только спрашивал.

— Тебя попросили это сделать? Доктор давал тебе еду, а потом велел взять со стола коробку?

Иван мычал и мотал головой. Тот, который бил, начал входить в раж. Иван всегда чувствовал такие вещи. Одни бьют, чтобы чего-то добиться, другие — из любви к процессу.

— Я знаю, ты привык к боли, — говорил бритоголовый Аслан, — но поверь, я могу сделать так больно, как никто еще тебе не делал.

«Я знаю, ты можешь, — подумал Иван, — но не успеешь. На этот раз ты не обманешь Андрюху. Сейчас придут люди, и Андрюху у тебя заберут».

— Перестань, Аслан, — сказал фельдшер, — доктор здесь ни при чем. Он подкармливал идиота из жалости. Он не стал бы его просить о кассете. Он ведь не знал ни о встрече, ни о съемке, не видел, кто сюда приезжал. И потом он ведь врач. Он понимает, что такого идиота ни о чем просить нельзя.

Но бритоголовый не слушал фельдшера. Он сделал знак огромному, чтобы тот перестал бить.

— Я спрашиваю тебя в последний раз. Доктор просил принести ему кассету?

Иван закрыл глаза. Он отдыхал, пока его не били. Он перестал слушать вопросы бритоголового.

«Сейчас придут люди и заберут Андрюху, — думал он, — ехать придется долго, поэтому надо отдохнуть. Нужны силы. Придется долго спускаться с гор. Дембель Андрюха жив, и ему нужны силы».

И вдруг он почувствовал боль. Такую, какой никогда не чувствовал, совсем иную, шла она не снаружи, а изнутри, из груди, заполняла все тело и не давала дышать. Он не успел понять, что именно с ним делали и как получается, что делают снаружи, а болит изнутри. Он не успел понять, потому что боль прекратилась очень быстро.

Стало легко и хорошо. Он увидел, что бежит по большому ровному полю. Босые ноги чуть покалывает свежескошенная трава, пахнет сеном, ветер весело свистит в ушах. Над головой — бледно-голубое ласковое небо с мягкими пушистыми облаками.

Демобилизованный солдат Андрей Климушкин бежит по чистому полю домой, в деревню Веретеново Псковской области Великолукского района…

— Ну? И чего ты добился, Аслан? — спросил фельдшер, склоняясь над Иваном и приподнимая ему веко.

— Сдох, что ли? — Ахмеджанов щелкнул зажигалкой и закурил.

— Умер, — кивнул фельдшер, — полетел в свой христианский рай. Хасан тебе спасибо не скажет. Этот раб мог еще месяца два работать. И я тоже не скажу спасибо. Кто теперь будет мыть полы в госпитале?

Маша брела по людной улице и тупо повторяла про себя: «Что теперь делать?» Ей очень хотелось плакать, но в толпе, на глазах у всех было неудобно, стыдно.

  24