9 
– Да, действительно, – сказал Перельман. – Вот подонки!
– Простите, Михаил Александрович, – борясь с неловкостью, проговорил майор, – но, по-моему, это адресовано вам.
Он указал на надпись.
– А то кому же! – откликнулся Перельман. – И нечего извиняться, майор. Национальность, знаете ли, не выбирают. По слухам, мои соотечественники две тысячи лет назад продали Христа, зато ваши – вот, – он обвел широким жестом разгромленный музей. – Право, не знаю, что лучше.
– Да уж, – со вздохом сказал Круглов. – Что есть, того не отнимешь. А пентаграмма эта, – он указал на дверь, – это что же, сатанисты?
– А вот это вам виднее, – ответил Перельман. – Я школьный учитель истории, а не специалист по запрещенным сектам. Хотя, на мой взгляд, это обыкновенные хулиганы, не знающие, на что выплеснуть свою энергию. Ну какой, к чертям собачьим, у нас на Москве-реке может быть сатанизм? Впрочем, повторяю, я не специалист. Одно вам скажу: устал я от всего этого как собака. Детишек понять можно, они развлекаются в меру своей убогой фантазии.., тем более что и некоторые взрослые от них недалеко ушли. Ну а мне надоело. Записочки эти, угрозы, звонки телефонные… Дня здесь больше не проработаю, пропади оно все пропадом. И вообще, похоже на то, что пора мне собираться на историческую родину.
Мать звонит через день, рыдает в трубку: приезжай, сынок, убьют они тебя там… А я все характер доказывал. Вот и доказал, человека из-за меня убили, мерзавцы…
– Вам угрожали? – насторожился Круглов.
– А вы встречали еврея, которому ни разу в жизни не угрожали? – с горечью спросил Перельман. – Лично мне не приходилось.
– Может быть, у вас сохранились записки с угрозами?
– Я что, похож на мазохиста? – язвительно осведомился Перельман. – Разумеется, всю эту мерзость я без промедления отправлял в мусоропровод. Я ведь не собирался обращаться по поводу этих угроз в милицию. Я сам могу за себя постоять, знаете ли… И потом, несерьезно это все: записочки, пентаграммочки, свастики разные… То есть это я думал, что несерьезно, – поспешно поправился он. – А оно вон как обернулось…
– Да, – согласился майор, – хуже некуда. А что писали-то?
– А что в таких случаях пишут? Оскорбления, брань, угрозы… Повторяю, я был уверен, что это просто чьи-то идиотские развлечения. Да я, если хотите знать, и сейчас в этом уверен… Знаете, иногда они свои, с позволения сказать, послания подписывали. Причем всякий раз по-разному: то российскими патриотами назовутся, то детьми Сатаны.., причем Сатана у них, заметьте, пишется через "о" – «СатОна»… А как-то раз, вообразите себе, подписались «воинами ислама»… А почерк при этом один и тот же, и даже орфографические ошибки одинаковые. Ну что я должен был подумать? Резвятся подростки, некоторых политиков наслушавшись, газет начитавшись да насмотревшись нашего родного телевидения. Вот и дорезвились.
– Да уж, – сказал Круглов и попробовал выдернуть штык, которым была пришпилена сова. Штык оказался вбитым в фанерный планшет прочно, на совесть, и сидел мертво, как на резьбе. От совы исходил сухой пыльный запах.
К обратной стороне перевернутой деревянной подставки, на которой сидела несчастная птица, была приклеена потемневшая медная пластинка с гравировкой. «Мастер Гуляев, – с трудом разобрал мелкий шрифт майор, – Москва, 1937 г.» – Вы говорили, вам угрожали по телефону, – продолжал он, отводя взгляд от злосчастной совы, которую сегодня ночью убили во второй раз. – Расскажите об этом.
– Да нечего особенно рассказывать, – развел руками учитель. – Ну, звонили пару раз ко мне домой… Раз пять, если быть точным. Ну, повесить обещали, яйца оторвать.., извините за подробности.., даже, простите, изнасиловать. Голоса разные, но все принадлежат соплякам не старше семнадцати лет, в этом я уверен. Пробормочут какую-нибудь пакость замогильным голосом, фыркнут и повесят трубку… Неприятно, конечно, но кто воспринимает такие вещи всерьез?
– А по голосу вы никого из своих учеников не узнали? – спросил майор.
– Вас интересует, подозреваю ли я кого-нибудь конкретно? – уточнил Перельман. – Увы! Если бы я кого-то опознал по голосу или каким-либо иным способом, я давным-давно оборвал бы сопляку уши и сделал бы это так основательно, что у него разом вылетела бы из головы вся эта сатанинско-исламская дурь.
Уверяю вас, для меня это не составило бы труда.
Круглов оценивающе посмотрел на Перельмана и понял, что это правда. Очки с сильными линзами создавали иллюзию беззащитности, но плечи у историка были прямыми и широкими, шея напоминала ошкуренное бревно, на груди можно было при желании ровнять гвозди, а рукава серого поношенного пиджака туго облегали довольно внушительные бицепсы. Кроме того, учитель явно был неглуп и, что называется, не робкого десятка – по крайней мере, держался он вполне достойно, хотя неожиданный переход хулиганствующих малолеток от телефонных угроз и дурацких записочек к погромам и убийствам наверняка должен был произвести на него самое угнетающее впечатление.
9 
