21 
– О господи, – пробормотал Клыков и взялся за дверную ручку.
Ручка повернулась с неприятным хрустом, напомнившим, что механизмом замка никто не пользовался в течение последних пятидесяти лет; Клыков потянул ее на себя, но дверь осталась закрытой.
– Заперто, – сказал он.
– Ага, – обрадовался Гургенидзе, – это хорошо! Может, когда откроем, поймем, что это за бункер, для чего его построили, что тут творилось...
– Не факт, – возразил Клыков. – Там может быть оружейная комната, кладовка... да что угодно!
– Надо проверить, – сказал Гургенидзе с деловитостью, заставившей Клыкова тихонько вздохнуть. – Ломать надо, слушай!
Клыков пожал плечами и вынул из спрятанной под пиджаком кобуры тупоносый английский револьвер.
– Что делаешь, э! – закричал Георгий Луарсабович. – Говоришь, это я боевиков насмотрелся? Выстрелишь – сюда все сбегутся. Решат, что мы с привидениями сражаемся... Потопчут здесь все, как стадо баранов, клянусь! Сходи за ломом, дорогой, – обратился он к охраннику.
– И держи язык на привязи, – добавил Клыков, засовывая револьвер обратно в кобуру. – Возьми лом и сразу назад.
Охранник вернулся быстро, отдал начальнику фонарь и точным движением вогнал конец лома в щель между дверью и косяком. Одного нажима оказалось достаточно, чтобы дверь крякнула, хрустнула и распахнулась настежь.
– Профессионал, – прокомментировал это событие Гургенидзе. – Слушай, ты охранник или медвежатник?
Парень смущенно улыбнулся и забрал у Клыкова свой фонарь. Светя себе под ноги, они вошли в тесноватое квадратное помещение, стены и потолок которого были обшиты темными деревянными панелями. Под ногами пронзительно заскрипел рассохшийся паркет, роскошная люстра под потолком тихонько звякнула хрустальными подвесками, реагируя на первое за многие десятилетия движение застоявшегося воздуха.
Лучи фонарей выхватили из мрака массивный письменный стол с обтянутой зеленым сукном крышкой. На столе стояла лампа под полукруглым, тоже зеленым стеклянным абажуром; правее виднелись два архаичных телефонных аппарата – один обычный, а другой без диска, предназначенный для внутренней связи. Еще один скелет в военной форме сидел за столом в просторном деревянном кресле, и Гургенидзе ни капельки не удивился, увидев у него во лбу круглую дыру – фирменный знак тех, кто ликвидировал этот объект, вычеркивая его из людской памяти.
В углу позади стола стоял такой же, как и в других помещениях, несгораемый шкаф, а рядом с ним – резной буфет красного дерева с застекленными дверцами. Георгий Луарсабович первым делом сунулся туда, и Клыков мог бы поклясться, что хозяином движет не только и не столько любопытство, сколько постоянно испытываемое им чувство голода. Разумеется, это не был голод умирающего от истощения доходяги – просто объемистое чрево Георгия Луарсабовича постоянно требовало все новых и новых подношений, так что равнодушно пройти мимо буфета он был не в состоянии.
– Смотри-ка, да тут всего полно! – изумился Гургенидзе, бренча посудой. – Заварка, печенье какое-то, рафинад... так, а это что? Похоже, когда-то был лимон... Подстаканники, Коля, клянусь – чистое серебро! И ложечки тоже...
– Вылезай оттуда, мародер, – рассеянно сказал Клыков, шаря лучом фонаря по дубовым панелям стен. – Серебро ему понадобилось...
В электрическом свете блеснул стоявший на сейфе чайник – не то никелированный, не то тоже серебряный. Форма у чайника была изящная, отнюдь не казарменная, и Клыков задумался: с чего бы это вдруг? Они не нашли здесь офицера старше майора, а майор не такая большая птица, чтобы пользоваться столовым серебром. Или батоно Гогия прав, и здесь квартировала какая-то сверхсекретная спецгруппа, которую готовили к внедрению... куда? Куда-то, где пользуются столовым серебром и фарфором и пьют хороший – очень хороший! – коньяк... Чекисты при дворе короля Артура, подумал он с кривой улыбкой. Впрочем, при этом короле вместо столовых приборов скорее всего пользовались полуметровыми обоюдоострыми кинжалами...
Что-то не давало ему покоя, что-то было не так в этом заваленном мумифицированными трупами подземелье, но вот что именно, Клыков никак не мог сообразить. Он стоял, при свете фонаря разглядывая узор ни к селу ни к городу повешенного на стену восточного ковра, когда Гургенидзе вынырнул наконец из недр буфета и громко объявил:
– Ничего не понимаю! Дальше хода нет, эта комната – последняя. Мне кажется, батоно Коля, или снаружи этот склеп намного больше, чем внутри?
21 
