очень нудно 
37 
– Уверен, Николай Егорович. Я сто раз проверял, все чисто было. Они за стариком следят – от подъезда и до подъезда. Потому я и говорю, что он дома.
– А трубку почему не берет?
– Может, заснул, – сказал водитель. – А может, и помер. Дело-то стариковское!
– Типун тебе на язык, – сказал Клыков, подавив желание суеверно поплевать через плечо и, может быть, даже перекреститься.
В предположении водителя содержалась изрядная доля того, что незабвенный Васисуалий Лоханкин именовал сермяжной правдой: Григорович действительно был чертовски стар, и эта история с письмом юному пионеру, похоже, не прибавила ему здоровья. Вчера при встрече с Клыковым он выглядел как-то странно, да и вел себя тоже не совсем нормально: вздрагивал, бледнел, прятал глаза, говорил уклончиво и туманно... Неужели старику при помощи каких-нибудь своих высокоученых примочек удалось-таки установить точную дату написания письма, прочесть старательно выжженный кончиком сигареты год – одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертый?
Клыков с досадой подумал, что был прав, предлагая прожечь бумагу насквозь, чтобы уничтожить дату наверняка. Он слабо разбирался в хитростях, применяемых криминалистами, зато был уверен, что в сквозной дыре они точно не разглядят ничего полезного: дыра – она и есть дыра, хоть гляди в нее, хоть палец суй. Но батоно Гогия уперся как ишак и не позволил бесповоротно портить то, что он именовал "важным историческим документом". Черт возьми, да у него этих документов полный бункер! Старик – не Григорович, а тот, что был заперт в подземелье, – похоже, только писаниной и развлекался. Четыре огромные картонные коробки из-под оргтехники, без малого центнер густо исписанной, исчерканной бумаги – таково было рукописное наследие, найденное ими в бетонном подземелье. А Гургенидзе раскричался, как на базаре, из-за одного несчастного письма. А вот если старик графолог сумел разглядеть, каким годом датировано это письмо, сделал из увиденного правильные выводы и помер от обширного инфаркта – тогда как? Где теперь искать письмо и кто даст авторитетное заключение – Ленин его писал или просто какой-то маньяк, возомнивший себя вождем мирового пролетариата? Лыко-мочало, начинай сначала – так, что ли?
Клыков вздохнул и раздавил в пепельнице длинный окурок.
– Тещины "Жигули" – это ты хорошо придумал, – похвалил он водителя. – Напомни мне потом, чтобы я тебе сто баксов вернул. Еще сто получишь в качестве премии за находчивость. Ну, смотри в оба, я пошел. Если что – звони мне на мобильный. И не спускай глаз с этих клоунов в "Москвиче". Если сунутся следом за мной в подъезд, предупреди меня и сразу же за ними. Возьмем их в клещи – я сверху, ты снизу. Но стрелять только в самом крайнем случае. А лучше вообще не стрелять. Чует мое сердце, что они на Лубянке зарплату получают.
– Скорей всего, – с авторитетным видом подтвердил водитель. – Кому еще это может быть интересно?
Клыков покосился на него с огромным неудовольствием. Круг посвященных разрастался как снежный ком, несмотря на все его усилия. По слухам, какая-то желтая газетенка уже успела тиснуть заметку, в которой пусть в искаженном до неузнаваемости виде, но все-таки было написано о их находке. На заметку, понятно, никто не обратил внимания, но вот этот "Москвич" у подъезда Григоровича... Неужели старик настучал кому-то из своих старых знакомых?
"А, плевать, – подумал Клыков. – Если они с Лубянки, то что они могут мне предъявить? Ну, письмо... Да я его нашел в своем семейном архиве! Это что, запрещено законом – хранить старые письма?"
Конечно, все было далеко не так просто, и Клыков хорошо это понимал. Но и чрезмерно усложнять и без того запутанную ситуацию, выдумывая себе несуществующие опасности, он не собирался. Воображение – штука хорошая, но его надо держать под контролем, иначе в один прекрасный день оно тебя проглотит и косточки не выплюнет...
Он выбрался из машины и неторопливо миновал "Москвич" наружного наблюдения. Смотрел он при этом в сторону, чтобы на фотографии, если таковая будет сделана, оказался запечатленным его аккуратно подстриженный затылок, но успел-таки заметить, что в машине сидит один человек и что человек этот проводил его глазами до самого подъезда.
В подъезде знакомо пахло сырыми цементными полами и кошками. Полы были сырыми потому, что их регулярно мыли, а кошками воняло потому, что они гадили быстрее, чем за ними убирали. Наверное, кто-то из жильцов подъезда, почти сплошь пенсионеров, подкармливал кошек, и кошки платили за доброту, как умели...
37 
