очень нудно 
30 
Михеич неторопливо размотал леску и забросил снасть в воду. Глядя на мерно покачивающийся поплавок, он закурил неизменную беломорину, бездумно бросив обгорелую спичку в воду, чего раньше себе не позволял.
— Привыкайте, ребятки, — негромко сказал он, обращаясь к обитателям озера. — Привыкайте. Сегодня к вам еще и не такое упадет.
Хмель начал проходить, и Михеич с горечью подумал, что водку нынче делают не иначе как из куриного помета — вони много, а крепости никакой. А если, не ровен час, хватанешь этой дряни сверх обычной нормы, то тут уж жди чего угодно: можно одуреть и наломать дров, а можно и вовсе откинуть копыта.
Глядя на поплавок, он с привычным ностальгическим чувством припомнил давно ставшие достоянием истории цены на водку: три пятнадцать, три шестьдесят две, пять тридцать, пять пятьдесят.., потом десять рублей, а потом пошло и поехало — тысячи, сотни тысяч, и хорошо еще что не миллионы. А какая водка была раньше! Чистая, мягкая — недаром ее божьей росой прозвали... Эх, славные были времена...
Михеич понял, что задремал, только когда мощная поклевка едва не вырвала из рук старомодное бамбуковое удилище. Он встрепенулся, подсек и выхватил снасть из воды, в последний момент поняв, что спросонья дернул чересчур резко. Тускло блеснули на утреннем солнце латунные кольца креплений, бриллиантами сверкнули на лету крупные капли воды, красно-белый поплавок заплясал в воздухе, и Михеич разочарованно поймал в ладонь начисто объеденный крючок.
— Приятного аппетита, — пробормотал он в расходящиеся по поверхности озера круги. — Счастлив твой рыбий бог.
Спохватившись, он посмотрел на часы и торопливо завозился, сматывая снасть. Вот и порыбачил напоследок, старый алкаш, мысленно сказал он себе. В последнее время Михеич часто задремывал в лодке, рискуя свалиться за борт. В этом не было ничего зазорного, но сегодня все-таки не совсем обычный день, и Михеич был искренне огорчен тем, что не сумел насладиться им в полной мере.
Рев мощного мотора вспугнул тишину, и по сторонам острого носа лодки выросли пенные усы, поднимавшиеся все выше по мере того, как моторка, набирая скорость, по плавной дуге уходила к берегу. Михеич не стал возиться, подгоняя ее к причалу, а просто выключил зажигание метрах в двадцати от берега, поднатужился, выворачивая тяжелый движок из воды, и лодка по инерции вылетела на пляж, почти до половины увязнув днищем в мокром сероватом песке, усеянном пустыми раковинами улиток.
Прапорщик Уваров тяжело выбрался из лодки.
Хмель прошел окончательно, но решимость покончить со всем этим дерьмом раз и навсегда — осталась. Он поколебался, намереваясь принять еще сто граммов для храбрости, но по зрелом размышлении отказался от этой идеи: кое-как разбавленный водой технический спирт, который продавали теперь под видом водки, мог в самый ответственный момент сыграть с ним какую-нибудь злую шутку.
Тяжело ступая по мокрому песку и увядшей, безжизненной траве, он прошел к дому, спустился в подвал и вынул из тайника за канализационной трубой две видеокассеты. Снова поднявшись наверх, он уселся на скамейку, положил кассеты подле себя и принялся мрачно курить папиросу за папиросой, не сводя глаз с дороги, которая в какой-нибудь сотне метров от дома круто сворачивала направо, совершенно теряясь из виду среди деревьев.
Он ждал приближающегося рокота автомобильного мотора, но вместо этого с растущим удивлением услышал поскрипывание педалей и тихий шорох шин по рубчатому бетону дороги. Он еще не успел сообразить, что все это может означать, когда из-за поворота показался неторопливо перебирающий коленями велосипедист.
Михеич не сразу узнал шантажиста: вместо роскошного кожаного плаща на нем был линялый брезентовый дождевик и бесформенная фетровая шляпа с обвисшими полями. К раме старенького велосипеда была с помощью двух разномастных кусков бечевки привязана удочка в выцветшем полотняном чехле, а за спиной у велосипедиста болтался тощий, добела выгоревший на солнце «сидор» армейского образца. Низко надвинутая шляпа и поднятый воротник дождевика почти полностью скрывали лицо, и Михеичу это очень не понравилось. Так же как и то, что шантажист застал его врасплох. Этот парень был очень и очень непрост, и Михеич вдруг с тоской подумал о том, что напрасно оставил топор в лодке.
«Старый дурак, — подумал он, — пьяная рожа. Топор!.. Ружье надо было брать, вот что. Засесть с ружьем в доме и разнести этому уроду башку, вот что надо было сделать.»
30 
