1. Позиция

Танк вышел на позицию годную для стрельбы.

– Ух-ты! – выдохнул в гарнитуру механик-водитель Громов. – Это что же? Чьи они будут, пан майор?

Удивляться было от чего: в зоне непосредственного воздействия стадвадцатипятимиллиметровки находились теперь предназначенные на заклание жертвы – толстые, большебрюхие…

– Это зовется «Гэлэкси» – «Галактика», С-5А, – пояснил майор Шмалько, которому конечно же было гораздо лучше видно снаружи, да еще и в полевой бинокль. Через старую советскую оптику ему получалось даже разглядеть «чьи».

– Вот тебе и весь сказ, – произнес он, прижимая к векам совсем не истертый резиновый тубус. – Твою бого-мать! Так ведь я так и ду…

– Что такое? – испуганно поинтересовался наводчик Ладыженский?

– Чьи вы хлопцы будете? Кто вас в бой ведет? – хрипло и неумело пропел Шмалько. – Союзнички, твою бого… Хоть бы флажки с киля стерли. Сучье племя. Ну, нигде без них…

– Ух-ты! Куда ж это он? – снова подал голос механик, которому из-за остановки машины стало теперь весьма интересно любоваться видами.

– Наводись, Ладыженский, не спи! – гаркнул сверху Шмалько. – Цель на десять часов. Бьем вот того – движущегося. Взлетать собрался сволота. – Командир батальона, ныне работающий всего-то за танкового, сплюнул. Из-за сухости во рту столь простое действие вышло не очень: густая слюна повисла на расстегнутом вороте.

– Ой! – сказал вдруг наводчик, с опаской глядя на ожившую лампочку датчика. – Майор, у нас это… Облучение, – он вдохнул воздуха и внезапно закричал: – Наведение ПТУРС!

– Ориентируешься, – похвалил его Шмалько, уже занырнувший в проушину люка и тоже смотрящий на диодное подмигивание, в то время как руки задраивали вход.

– Дорожка! – распорядился майор уже для механика водителя. Эта простая команда означала, что танк должен двигаться исключительно прямолинейно и не быстрее тридцати пяти километров в час. Все для удобства наведения.

– Так стоим же, пан майор! – несколько удивленно-обиженно отозвался механик.

Майор благоразумно оставил его замечание без внимания, он сосредоточился на воспитании другого члена экипажа.

– Еще не стрельнули твою ПТУРС, дорогой, – пояснял он для замершего в гипнотическом трансе от лицезрения датчика Ладыженского. – Так, покуда, выцеливают на всякий случай. У них тоже, как и у нас, пауза неприятия действительности. Надо бы удерживать инициативу. Давай работай! – рыкнул он и увесисто хрястнул наводчика по плечу, тут же проворно убирая руку, ибо в танке слишком мало места для непредусмотренных инструкциями жестов, и к тому же, живые руки – столь мягки, сравнительно с подвижным железом.

– Дальность восемьсот! Оснастка осколочно-фугасная! – поспешно доложился Ладыженский.

– Огонь! – нежно скомандовал Шмалько, прильнув к тубусу и одновременно переключая кратность увеличения на «один к восьми».

– Может, дым? – спросил снизу водитель Громов, имея в виду искусственную дымовую завесу. Он переживал: танк покоился – уязвимость от ПТУРС серьезно возросла.

– Не надо. Двигай вперед помалу. А дыма сейчас и так… – поморщился майор, но уже даже не от вопроса, а от сотрясения и грохота залпа, и еще от недоговоренности ответа, съеденного шумностью.

Шмалько был прав – впереди уже полыхнуло. Природные затворы человеческих век сработали на вспышку, и в этой ошалевшей яркости темноты, бывший командир батальона пояснил со странным для танкиста знанием дела:

– Семьдесят тонн керосина при полной заправке. Это понятно?

Ответы его не интересовали. Да, теперь уже и не было времени ни на них, ни на новые вопросы – время прессовалось: война и мир – совершенно разные пространственно-временные конгломераты. И все-таки совсем не старый, но столь древний соотносительно солдат, майор продолжил краткую лекцию, делая ее даже не фоном – из-за шума не в шутку ожившей вокруг механики это стало бессмысленно; все эти вызубренные когда-то в академии ТТХ теперь служили просто смазкой, давящимся из тюбика солидолом, позволяющий лихо, без торможения о шипованые зазубрены привычек, вползать в действительность всамделешнему огню настоящей, не игрушечной войны.

  1