131 
Эта молния оставила после себя в воздухе легкий звон. Джо сглотнул и вытянул шею, прислушиваясь к этому звону.
– Дядюшка! Слышишь? Только что, слышал? – …тяжело тяжело холодно отдыхать да ЧТО? да просто лечь… слышишь ЧТО?
С вершины холма снова доносится слабый свист, резко обрывающийся в конце, как изогнутый нож для срезания кустарника.
– Это Хэнк в хижине! – восклицает Джо. – Пойдем навстречу ему, Дядюшка, пойдем!
Ликуя, они идут назад по тропинке по направлению к звуку, и вдруг все вокруг заливает свет прожекторов… да ЧТО? Молли приподнимает морду с лап и поворачивает неслушающуюся голову в сторону свиста ЧТО? Все вокруг пропахло медведем, но запах уже не свежий. Здесь его подняли. Именно здесь. И она побежала за ним. Свист снова прорезает тьму ЧТО? ОН? Она отталкивается передними лапами и здоровой задней и снова начинает идти, снова ДА ОН… ИДТИ. А Ли достает себе таблетку и три сигареты, собираясь писать письмо: «Дорогой Питере…», и Вив не понимает, не может понять…
Когда Джо Бен появился у костра, Хэнк курил, сидя на мешке с манками.
– Вот уж не ожидал тебя услышать, – небрежно замечает Джо. – Я думал, ты давно задал храпака. Да. Я бы, по крайней мере, точно так сделал. Чуть не заснул, болтаясь здесь…
– Никаких следов Молли? – Хэнк не поднимает головы от углей.
– Ничего. Я прочесал все у ручья вверх и вниз. – Он глубоко вдыхает, чтобы справиться с одышкой, – иначе Хэнк догадается, что он проделал весь путь назад бегом, – и идет привязывать Дядюшку, глядя, как Хэнк смотрит на огонь… – А ты что не в своей тарелке?
Хэнк откидывается, переплетая пальцы рук на колене, и моргает от сигаретного дыма.
– Ой… я с Малышом вроде повздорил.
– О Господи, из-за чего? – укоризненно спрашивает Джо и вдруг вспоминает, с какой поспешностью Вив с Ли отпрыгнули друг от друга, когда они появились.
– Из-за чего, неважно. Дерьмо. Какой-то ерундовый спор по поводу музыки. Дело не в этом.
– Очень плохо, очень плохо. Ты понимаешь? Вы с ним так хорошо ладили. После первого дня я сказал себе: «Может, я ошибался». Но потом лед растаял, и все пошло и…
– Нет, – ответил Хэнк, обращаясь к костру. – Не так уж мы с ним ладили. На самом деле. Просто мы не ругались…
– А сегодня поругались? – спросил Джо, испугавшись, что он что-то пропустил. – Но вы же не дрались, надеюсь?
Хэнк не спускал глаз с затухающего костра.
– Нет, не дрались. Просто покричали немного. – Он сел и выплюнул окурок в огонь. – Но Боже ж мой, я уверен, что здесь-то и закопана истина, это та самая кость, которая застряла у нас обоих в глотках. Может, на самом деле из-за этого мы и не можем поладить…
– Да? – зевнул Джо Бен, пододвигаясь к огню. – А что это? – Он снова зевнул, у него выдался насыщенный день и еще более насыщенная ночь.
– То, что мы не деремся. Что он не хочет, и мы оба знаем это. Может, из-за этого-то мы и остаемся чужими, как масло и вода.
– Эта жизнь на Востоке сделала из него труса. – Глаза у Джо закрылись, но Хэнк, кажется, этого не замечает.
– Нет, он не трус. Иначе он бы не приехал. Нет. Дело не в том, что он трусит… хотя сам он, может, тоже так думает. Он достаточно взрослый, чтобы понимать, что, даже если он проиграет, никто не собирается его забивать. Я, помню, видел, как он в школе отбирал деньги у малышей в два раза его меньше, потому что он знал, что они его не побьют… Но даже когда он уверен, что его не побьют, он все равно ведет себя так, словно уверен в собственной неспособности победить!
– Верно… верно… – Голова у Джо Бена падает.
– Он ведет себя так… словно у него нет никаких причин, ну ни единой, чтобы драться.
– Может, у него их действительно нет.
– Если их нет у Ли, то у кого вообще они тогда могут быть! – Хэнк не мигая смотрит в огонь.
Шуршит вика, рычит Дядюшка. Что-то шевелится на границе света. Хэнк вскакивает на ноги. Устала устала холодно НО ОН! Кажется, что у собаки стало два хвоста, висящих из огромного распухшего зада.
– О Господи! Ее укусила змея!
Она пытается цапнуть их, когда они берут ее на руки. Она не помнит, кто они такие. Теперь все они части единого целого. Как ЛУНА, и ОГОНЬ, и ДЕРЕВО, и МЕДВЕДЬ, все ЖАРКО ХОЛОДНО ТЕМНО в ее лихорадящем сознании; и бее это часть одного большого ВРАГА, как ВОДА, ОТДЫХ и даже СОН…
Поздно. Задушевно тикают часы. Отцу индеанки Дженни хватает сил лишь на то, чтобы сидеть и глядеть в пустой пульсирующий экран, похожий на голубоватый глаз. Но постепенно из этого глаза рваным строем начинают появляться разрозненные воспоминания и мифы. Они принимаются кружить вокруг костра, который не затухает уже шестьдесят лет. Наконец они рассаживаются кто где, друг на друге, как прозрачные годы, вырванные из целлофанового календаря. «Жили-были…» – произносит известняковый глаз, и все замирают, прислушиваясь…
131 
