169 
– Умп… – Ивенрайт пожимает плечами. Похмелье все еще не отпустило. И ему чертовски не нравится, как эта важная городская жопа реагирует на запутанность ситуации… – Я ничего не считаю, мистер Дрэгер.
– Ну конечно. Я просто пошутил.
Что же отличает его от всех этих безмозглых болванов, да и от меня с Хэнком Стампером?
– Похоже, больше чем четыре дюйма, – отваживается агент по недвижимости. – А знаешь, в чем тут дело, Флойд? Хочешь, скажу? Это просто контраст, вот и все. Солнечные дни и хорошая погода, стоявшая до ноября, в каком-то смысле усыпили нас, понимаешь? И тут ба-бах – разверзлись хляби небесные! – Он откидывается на спинку кресла и издает свой легкий, вежливый ротарианский смешок. – Вот мы и забегали, как цыплята с отрезанными головами… Хо-хо-хо… – Смех, рассчитанный на то, чтобы согреть сердца всех присутствующих, а может, и улучшить положение с продажей земли. – Вот и все. Не о чем беспокоиться. А мы-то бегаем, кричим, что вот-вот потоп. Хо-хо-хо. – Все смеются, соглашаясь с его хитрым объяснением; конечно, все дело в неожиданности, внезапности… Потом смех стихает, и Тедди видит, как все с вопросительным видом поворачиваются к улыбающемуся Дрэгеру:
– А вы как считаете, мистер Дрэгер?
– Уверен, что так и есть, – заверяет их Дрэгер. (Я знаю, – наблюдает за ними Тедди, – все они боятся ночи и темноты…)
– А я не уверен, что дело в этом, – внезапно произносит Ивенрайт, глядя на руки Дрэгера, лежащие на столе: кисти покоятся друг на друге, ногти чистые, кутикулы ухожены – как две шикарные породистые собаки. Он переводит взгляд на свои руки, узловатые и уродливые, покрасневшие, с выпавшими, как после чесотки, волосами: «Да, у меня другое мнение».
– Да? А как ты это можешь объяснить, Флойд? – Я знаю, эти, животные, они все боятся сил мрака; потому-то они и покупают себе телевизоры и «бьюики», мигающие красными и зелеными фарами… потому-то они и слетаются на мои неоновые огни. Как жуки на свет, на огонь. Любыми способами избавиться от темноты…
– Правда, Флойд, что ты скрываешь?
– Да, Флойд…
Чудовищная сосредоточенность покрывает лицо Ивенрайта целым лабиринтом морщин. Да, он знает, в чем тут дело, черт побери, если ему только удастся это правильно выразить. Он думал об этом всю ночь. Дело гораздо серьезнее, чем простая неожиданность, и им есть о чем тревожиться. Всю ночь он пытался разобраться в своем ощущении – после того, как Хэнк Стампер исколошматил железного Ньютона до потери сознания, – лежа в кромешной тьме, еще полупьяный, он старался определить причину своей настойчивой и зловещей тревоги, разобрать предостережения, нашептываемые влажными холодными губами дождя, – что это? – и к полудню, когда он вылез из постели, ему удалось расшифровать их.
– Смотрите, – начал он, старательно подбирая слова. – Этот дождь… и как он всех выбил из колеи – в нем гораздо больше, чем просто внезапная перемена погоды. Потому что для всех нас – людей, связанных с лесом, и других, которые тоже живут за счет него, – этот дождь все равно что атомная бомба.
Он заставляет себя не смотреть на Дрэгера, облизывает губы и продолжает:
– Для нас этот дождь все равно что торнадо или землетрясение. И выжить при нем нам будет так же трудно. – Не хочу их запугивать, но, черт побери, должны же они понимать… должен же он понять! – Задумайтесь на минутку, и вы поймете, о чем я. – Пора бы ему уже сообразить, что это не очередная вечеринка, на которых он привык посиживать, что-то марая в своей неразлучной записной книжке. – И вы поймете, почему я пытаюсь вас расшевелить, пока не поздно и все мы не погибли. Все отхлебывают из своих стаканов, чтобы укрепиться духом и подготовиться к зловещему заявлению Ивенрайта о всеобщей гибели. – Да, все они бегут из тьмы к свету. Одни быстрее, другие медленнее… – Но только Ивенрайт раскрывает рот, чтобы изложить свою мысль, дверь открывается и, словно актер на реплику, входит Лес Гиббонс. Все поворачиваются к Лесу и наблюдают за неуклюжим танцем, который он совершает, пытаясь отряхнуться от дождя. Ивенрайт раздраженно ворчит, но Лес не врубается: он колошматит насквозь вымокшей шляпой по ноге, испытывая явное удовольствие от всеобщего внимания к своей особе.
– Там река, братцы, поднимается, без шуток! И как! Я сказал своей бабе, чтобы не ждала меня до утра, если так пойдет дальше. Так что, надеюсь, кто-нибудь меня приютит. А? Если мне не удастся вернуться?
169 
