– Нет, – пояснил нотариус. – В таком случае вашему сыну, здесь присутствующему?
– Нет, – возразил старик.
Оба нотариуса изумленно переглянулись; Вильфор и его жена покраснели: один от стыда, другая от злобы.
– Но чем же мы провинились перед вами, дедушка? – сказала Валентина. – Вы нас больше не любите?
Взгляд старика бегло окинул Вильфора, потом его жену и с выражением глубокой нежности остановился на Валентине.
– Послушай, дедушка, – сказала она, – если ты меня любишь, то как же согласовать твою любовь с тем, что ты сейчас делаешь. Ты меня знаешь, ты знаешь, что я никогда не думала о твоих деньгах. К тому же говорят, что я получила большое состояние после моей матери, слишком даже большое. Объясни же, в чем дело?
Нуартье уставился горящим взглядом на руку Валентины.
– Моя рука? – спросила она.
– Да, – показал Нуартье.
– Ее рука! – повторили все присутствующие.
– Ах, господа, – сказал Вильфор, – вы же видите, что все это бесполезно и что мой бедный отец не в своем уме.
– Я понимаю! – воскликнула вдруг Валентина. – Мое замужество, дедушка, да?
– Да, да, да, – три раза повторил паралитик, сверкая гневным взором каждый раз, как он поднимал веки.
– Ты недоволен нами из-за моего замужества, да?
– Да.
– Но это нелепо! – сказал Вильфор.
– Простите, сударь, – сказал нотариус, – все это, напротив, весьма логично и, на мой взгляд, вполне вытекает одно из другого.
– Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Франца д’Эпине?
– Нет, не хочу, – сказал взгляд старика.
– И вы лишаете вашу внучку наследства за то, что она выходит замуж вопреки вашему желанию? – воскликнул нотариус.
– Да, – ответил Нуартье.
– Так что, не будь этого брака, она была бы вашей наследницей?
– Да.
Вокруг старика воцарилось глубокое молчание.
Нотариусы совещались друг с другом; Валентина с благодарной улыбкой смотрела на деда; Вильфор сжал свои тонкие губы; его жена не могла подавить радость, помимо ее воли выразившуюся на ее лице.
– Но мне кажется, – сказал наконец Вильфор, первым прерывая молчание, – что я один призван судить, насколько нам подходит этот брак. Я один распоряжаюсь рукой моей дочери, я хочу, чтобы она вышла замуж за господина Франца д’Эпине, и она будет его женой.
Валентина, вся в слезах, опустилась в кресло.
– Сударь, – сказал нотариус, обращаясь к старику, – как вы намерены распорядиться вашим состоянием в том случае, если мадемуазель Валентина выйдет замуж за господина д’Эпине?
Старик был недвижим.
– Однако вы намерены им распорядиться?
– Да, – показал Нуартье.
– В пользу кого-нибудь из вашей семьи?
– Нет.
– Так в пользу бедных?
– Да.
– Но вам известно, – сказал нотариус, – что закон не позволит вам совсем обделить вашего сына?
– Да.
– Так что вы распорядитесь только той частью, которой вы можете располагать по закону?
Нуартье остался недвижим.
– Вы продолжаете настаивать на том, чтобы распорядиться всем вашим состоянием?
– Да.
– Но после вашей смерти ваше завещание будет оспорено.
– Нет.
– Мой отец меня знает, сударь, – сказал Вильфор, – он знает, что его воля для меня священна; притом он понимает, что я в моем положении не могу судиться с бедными.
Во взгляде Нуартье светилось торжество.
– Как вы решите, сударь? – спросил нотариус Вильфора.
– Никак; мой отец так решил, а я знаю, что он не меняет своих решений. Мне остается только подчиниться. Эти девятьсот тысяч франков уйдут из семьи и обогатят приюты; но я не исполню каприза старика и поступлю согласно своей совести.
И Вильфор удалился в сопровождении жены, предоставляя отцу изъявлять свою волю, как ему угодно.
В тот же день завещание было составлено; привели свидетелей, оно было прочитано и одобрено стариком, запечатано при всех и отдано на хранение г-ну Дешану, нотариусу семьи Вильфор.
III. Телеграф
Вернувшись к себе, супруги Вильфор узнали, что в гостиной их ждет приехавший с визитом граф Монте-Кристо; г-жа де Вильфор, слишком взволнованная, чтобы сразу выйти к нему, прошла к себе в спальню; королевский прокурор, более в себе уверенный, прямо направился в гостиную. Но как он ни умел держать себя в руках, как ни владел выражением своего лица, он не был в силах скрыть свою мрачность, и граф, на губах которого сияла лучезарная улыбка, обратил внимание на его озабоченный и угрюмый вид.