Особенно,... 
80 
– А низовая работа состоит в том, чтобы валить дурацкие башни? – сказал Максим. – Я, правда, всего несколько месяцев в подполье, но все это время я слышу только одно: башни, башни, башни… А я не хочу валить башни, это бессмысленно! Я хочу драться против тирании, против голода, разрухи, коррупции, лжи… против системы лжи, а не против системы башен! Я понимаю, конечно, башни мучают вас, просто физически мучают… Но даже против башен вы выступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные, а значит, надо бить в Центр, а не сколупывать их по одной…
Вепрь и Зеф заговорили одновременно.
– Откуда вы знаете про Центр? – спросил Вепрь.
– А где ты его, этот Центр, найдешь? – спросил Зеф.
– То, что Центр должен быть, ясно каждому мало-мальски грамотному инженеру, – сказал Максим пренебрежительно. – А как найти Центр – это и есть задача, которой мы должны заниматься. Не бегать на пулеметы, не губить зря людей, а искать Центр…
– Во-первых, это мы и без тебя знаем, – сказал Зеф, закипая. – А во-вторых, массаракш, никто не погиб зря! Каждому мало-мальски грамотному инженеру, сопляк ты сопливый, должно быть ясно, что, повалив несколько башен, мы нарушим систему ретрансляции и сможем освободить целый район! А для этого надо уметь валить башни. И мы учимся это делать, понимаешь или нет? И если ты еще раз, массаракш, скажешь, что наши ребята гибнут зря…
– Подождите, – сказал Максим. – Уберите руки. Освободить район… Ну хорошо, а дальше?
– Всякий сопляк приходит здесь и говорит, что мы гибнем зря, – сказал Зеф.
– А дальше? – настойчиво повторил Максим. – Гвардейцы подвозят излучатели, и вам конец?
– Черта с два! – сказал Зеф. – За это время население района перейдет на нашу сторону, и не так-то просто им будет сунуться. Одно дело – десяток так называемых выродков, а другое дело – десяток тысяч озверевших крестьян…
– Зеф, Зеф! – предостерегающе сказал Вепрь.
Зеф нетерпеливо отмахнулся от него.
– Десять тысяч озверевших крестьян, которые поняли и на всю жизнь запомнили, что их двадцать лет бесстыдно дурачили…
Вепрь махнул рукой и отвернулся.
– Погодите, погодите, – сказал Максим. – Что это вы говорите? С какой это стати они вдруг поймут? Да они вас на куски разорвут. Ведь они-то считают, что это противобаллистическая защита…
– А ты что считаешь? – спросил Зеф, странно усмехаясь.
– Ну, я-то знаю, – сказал Максим. – Мне рассказывали…
– Кто?
– Доктор… и Генерал… А что – это тайна?
– Может быть, хватит на эту тему? – сказал Вепрь тихо.
– А почему – хватит? – возразил Зеф тоже тихо и как-то очень интеллигентно. – Почему, собственно, – хватит, Вепрь? Ты знаешь, что я об этом думаю. Ты знаешь, почему я здесь сижу и почему я здесь останусь до конца жизни. А я знаю, что думаешь по этому поводу ты. Так почему же – хватит? Мы оба считаем, что об этом надо кричать на всех перекрестках, а когда доходит до дела – вдруг вспоминаем о подпольной дисциплине и принимаемся послушно играть на руку всем этим вождистам, либералам, просветителям, всем этим неудавшимся Отцам… А теперь перед нами этот мальчик. Ты же видишь, какой он. Неужели и такие не должны знать?
– Может быть, именно такие и не должны знать, – все так же тихо ответил Вепрь.
Максим, не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Они вдруг сделались очень не похожи сами на себя, они как-то поникли, и в Вепре уже не ощущался стальной стержень, о который сломало зубы столько прокуратур и полевых судов, а в Зефе исчезла его бесшабашная вульгарность и прорезалась какая-то тоска, какое-то скрытое отчаяние, обида, покорность… Словно они вдруг вспомнили что-то, о чем должны были и честно старались забыть.
– Я расскажу ему, – сказал Зеф. Он не спрашивал разрешения и не советовался. Он просто сообщал. Вепрь промолчал, и Зеф стал рассказывать.
То, что он рассказал, было чудовищно. Это было чудовищно само по себе, и это было чудовищно потому, что больше не оставляло места для сомнений. Все время, пока он говорил – негромко, спокойно, чистым, интеллигентным языком, вежливо замолкая, когда Вепрь вставлял короткие реплики, – Максим изо всех сил старался найти хоть какую-нибудь прореху в этой новой системе мира, но его усилия были тщетны. Картина получалась стройная, примитивная, безнадежно логичная, она объясняла все известные Максиму факты и не оставляла ни одного факта необъясненным. Это было самое большое и самое страшное открытие из всех, которые Максим сделал на своем обитаемом острове.
80 
