127 
– Я тут подумал, – с аппетитом жуя мясо, сказал Виктор, – и пришел к выводу, что смерть этого вашего... э... Гальцева все очень сильно усложняет.
– Это мягко сказано, – согласился Потапчук, насаживая на вилку кусок мяса и обмакивая его в кетчуп, неприятно напоминавший загустевшую кровь. – Что до меня, то я, откровенно говоря, побаиваюсь, что на этом наше расследование закончено.
– То есть как это "закончено"? – от удивления Виктор перестал жевать. – Что вы имеете в виду?
– Смотрите сами, – Потапчук взял бокал и сделал из него аккуратный глоток, как будто пил не коньяк, а чай. – Допустим, Гальцев действительно играл роль торгового посредника и ездил в Европу затем, чтобы найти там покупателя. Или покупателей... В Европе он провел все лето и, надо полагать, времени зря не терял. Если бы он не нашел, куда пристроить фрагменты картины, он, я думаю, продолжал бы поиски, пока те не завершились бы успехом или пока он сам не попал бы в поле зрения местной полиции. Последнего, к сожалению, не произошло. Гальцев вернулся в Москву – со щитом, надо полагать, – и здесь, в Москве, был убит. Скорее всего сообщниками, хотя обычное ограбление также не исключается.
– Ничего себе ограбление, – недоверчиво сказал Виктор. – Боевой укол – это все-таки не портвейн с клофелином и не перочинный ножик...
– За те деньги, которые Гальцев мог иметь при себе, не грех и постараться, – тихо сказал Федор Филиппович.
Ирина похолодела.
– Вы что, думаете...
– Такую возможность нельзя исключать, – твердо ответил генерал.
– Да бросьте, Федор Филиппович! – воскликнул Виктор. – Что вы, ей-богу?.. Честное слово, напугали. Вы что же, думаете, что этот Гальцев вывез разрезанную на куски картину в чемодане и ходил по галереям, пытаясь эти куски продать? Для этого надо быть просто сумасшедшим!
Сиверов навел свои черные стекляшки на Ирину и едва заметно усмехнулся. Да, фразочка была знакомая; Ирина немедленно вспомнила, что сама повторяла ее едва ли не всякий раз, когда приходилось обсуждать действия похитителей.
Потапчук ответил Виктору примерно так же, как Сиверов отвечал в подобных случаях Ирине.
– Конечно, это сумасшествие, – сказал он. – А поступить подобным образом со столь знаменитым произведением искусства – не сумасшествие? Да по сравнению с тем, кто это задумал, Герострат – образец здравомыслия и благородства!
– Благородства? – переспросил Виктор.
– Представьте себе! Он ведь не за деньги храм Артемиды поджег!
– Тщеславие и алчность – две стороны одной медали, – ровным голосом заметил Виктор.
– С этим я не спорю, – кивнул Потапчук. – Но поступок Герострата, согласитесь, был импульсивным, а похититель картины действовал хладнокровно, по четко продуманному плану...
– А план-то был хорош, – сказал Виктор. – Ей-богу, хорош! У этого вашего Чебышева котелок варит! Его бы в правительство, мы бы давно при коммунизме жили.
– Не хотелось бы переходить на личности, – улыбнулся Федор Филиппович, – но вы лично и так живете при коммунизме. И вообще... Социализм, построенный чебышевыми, мы уже проходили... Боже сохрани нас от построенного такими людьми коммунизма! Да и план, которым вы так восхищаетесь, не кажется мне таким уж блестящим. В нем полным-полно слабых мест, если хотите знать.
– И именно поэтому, – саркастически подхватил Виктор, – вы до сих пор ничего не нашли! По-вашему, куча трупов в морге – это положительный результат расследования?
– Куча трупов в морге как раз и является следствием слабости плана. Будь план действительно хорош, все эти убийства не понадобились бы. Или не попали бы в поле нашего зрения. Мы разгадали этот план и восстановили ход событий в два счета, так что тут гениального?
Виктор усмехнулся.
– Вы меня простите, Федор Филиппович, – сказал он, – но вы сейчас напоминаете мне ребенка, который ищет спрятанное взрослыми "сокровище", руководствуясь оставленными все теми же взрослыми во всех углах подсказками, и при этом радуется своей проницательности... Конечно, быть адвокатом дьявола – не самая благодарная работа, – он бросил быстрый взгляд на Ирину, – но, раз вы сами не хотите этого видеть, кто-то же должен вам сказать! Надеюсь, вы не станете на меня обижаться...
– Тщеславие и ложная гордость – не мои пороки, – сообщил ему Потапчук. – Я их давно перерос, как юношескую гиперсексуальность. Поэтому говорите, прошу вас. В таких делах критика только на пользу. Голова у вас светлая. Может, натолкнете на какую-нибудь идею... Так что это за подсказки, которыми мы пользуемся?
127 
