131 
– Как это – в какой области? – едва ли не с обидой переспросил он. – В области искусства и антиквариата, разумеется!
Ремизов мысленно усмехнулся, обошел стол и уселся, по дороге отшвырнув носком ботинка второй цветастый комок. Посетитель даже бровью не повел – воспитание!
– Должен вам заметить, что область искусства слишком обширна, чтобы кто-то мог считаться в ней общепризнанным авторитетом, – сказал Виктор Павлович, борясь с неожиданно подступившей к горлу шоколадно-коньячной отрыжкой. – Давайте не будем ходить вокруг да около, молодой человек, вы ведь сами только что сказали, что торопитесь. Полагаю, придя сюда, вы имели в виду что-то вполне определенное… Кстати, как вас зовут?
– Иван, – слегка привстав, представился посетитель. – Иван Иванович Иванов.
– В Америке это, наверное, прозвучало бы как Джон Смит, – не скрывая усмешки, заметил Ремизов. – Впрочем, воля ваша. Сойдемся поближе, тогда и познакомимся по-настоящему. Нам ведь с вами работать, разве нет?
– Увы, – сказал молодой человек, представившийся Ивановым. – Не далее как послезавтра я улетаю в Лондон – надеюсь, навсегда. Я располагаю некоторой сумой денег в свободно конвертируемой валюте и хотел бы превратить эти бумажки в какую-нибудь настоящую, незыблемую, не зависящую от конъюнктуры ценность.
При упоминании о Лондоне Ремизов едва заметно напрягся. Получалось, что они летят в один день, и хорошо еще, если не одним рейсом! Впрочем, он тут же решил, что, если сумма сделки будет приличной, время отлета можно изменить.
– Мне кажется, я вас понял, – медленно произнес он, вынимая из пачки сигарету. – Но понимаете ли вы, что незыблемые, как вы изволили выразиться, ценности наше государство выпускает за границу с очень большой неохотой?
Он чиркнул зажигалкой и, прищурившись, посмотрел на посетителя поверх огонька.
– Это общеизвестно, – сказал тот. – Именно по этой причине я и обратился не к кому-то другому, а к вам.
– Звучит почти как оскорбление, – сухо заметил Ремизов. – Интересно было бы узнать, кто дал вам такую информацию… Вернее, дезинформацию. Вот что, юноша. Пока вы не произнесли чего-нибудь, о чем впоследствии могли бы горько пожалеть, скажу вам прямо: я не занимаюсь противозаконными сделками и тем более контрабандой.
Посетитель встал.
– Простите, – сказал он. – Тут явно имеет место какое-то недоразумение. Боюсь, вы не правильно меня поняли…
– Конечно, – согласился Ремизов. – То есть, конечно, нет. Понимать-то было нечего, вы ведь ничего конкретного не сказали. Я просто поставил вас в известность, а выводы делайте сами. Все, что вы можете видеть у меня в магазине, к вашим услугам – платите и забирайте.
Сделка будет легальной, как дыхание, и на таможне у вас не возникнет никаких проблем.
Посетитель слегка наморщил нос, демонстрируя таким образом свое отношение к тому, что было выставлено в торговом зале магазина. Ремизов и не подумал обижаться: в самом деле, уж чего-чего, а непреходящих ценностей в его витринах не водилось никогда, это было ясно даже полному профану.
– Что ж, – со вздохом сказал посетитель, – я вас понял. Вы совершенно правы. Прошу меня извинить.
Он повернулся к Виктору Павловичу спиной и ровным шагом направился к дверям. Матерчатый портфель покачивался у него в руке, и Ремизову вдруг представилось, что портфель этот доверху набит деньгами – долларами или евро. То есть очень много там быть, конечно, не могло, но все-таки… По крайней мере, ментом этот парень не был: мент или стукач сейчас обязательно начал бы оправдываться, бить себя в грудь, извиняться, изворачиваться, предлагать большие деньги – словом, костьми бы лег, но из кабинета не ушел.
– Постойте, – дав посетителю дойти до дверей, сказал Виктор Павлович. Посетитель послушно остановился и повернул к нему вежливое красноглазое лицо. – Извините, если мой вопрос покажется вам неуместным, но я все-таки спрошу – из чистого любопытства: какого рода предмет вас интересует?
– Икона, я думаю, – спокойно ответил посетитель. – Настоящая старинная икона, подлинная, века шестнадцатого-семнадцатого и желательно с легендой.
Ну, я не знаю… Чудотворная икона Любомльской Божьей Матери, например.
– Что?! – хрипло выдохнул Ремизов. Он чувствовал, что бледнеет и выдает себя этой бледностью, но ничего не мог с собой поделать. Ощущение было как от удара доской по носу; он почти ничего не видел и не слышал, кроме звона в ушах и каких-то разноцветных светящихся пятен перед глазами. Лишь огромным усилием воли ему удалось взять себя в руки и произнести:
131 
