Последние отзывы

  85  

Валерий вскочил, будто подброшенный пружиной, и птичкой вспорхнул на забор. Здесь он снова оглянулся и сразу же об этом пожалел.

С высоты забора было хорошо видно окно первого этажа, располагавшееся на высоте двух метров от земли. Жалюзи на окне почему-то были подняты, и Валерий отлично видел все, что происходило в просторной комнате с кожаной мебелью и большим, сложенным из дикого камня камином.

На пушистом ковре перед камином на коленях стоял Хобот. Валерий узнал его только по одежде, потому что голова Хобота была крепко зажата между ног одного из охранников.

Брюки Хобота были спущены до самых щиколоток, и его голый зад непристойно белел в свете сильной лампы. Еще один охранник придерживал руки Хобота, а третий, татуированный амбал по кличке Пузырь, прилип животом к его заду.

Валерий глянул только раз и сразу же крепко зажмурил глаза, изо всех сил цепляясь за мокрые кирпичи, чтобы снова не упасть в кусты.

– Ы-а! – глухо, как в подушку, голосил Хобот. – Ы-а! Ыыыы-аааа!!!

"Рыба, – мысленно перевел этот звериный вой Лукьянов. – Рыбу зовет, а Рыба не слышит… Боже мой, боже мой!

Что же они делают, а?"

Вопрос был чисто риторический. Валерий отлично знал, что они делают. Там, в ярко освещенной комнате, на пушистом ковре перед камином, охранники Букреева опускали Хобота. Было совершенно ясно, что носатый отморозок, получив днем хорошую трепку от Пузыря, решил поквитаться с обидчиком и ночью, когда все в доме Майкова уснули, пробрался на участок соседа, чтобы прострелить Пузырю голову, как и обещал еще в полдень. Вот и прострелил…

Все, что здесь произошло, фактически было подстроено Валерием. Вот только он никогда не думал, что это будет ТАК…

Спланированный им спектакль вышел за рамки сценария, и персонажи зажили своей собственной, очень мало похожей на человеческую, жуткой и не правдоподобной жизнью. Планируя свою «акцию», Лукьянов предполагал, что в ходе боевых действий между соседями кто-то может серьезно пострадать, а может быть, даже умереть. И он хотел этого, черт подери, но не так, не так! Он думал, это будет как в кино: кто-то картинно выхватывает из-под одежды пистолет, звучит выстрел, и еще кто-то падает, широко разбросав руки…

«Ыыыыы!!!» – в последний раз замычал Хобот, и вдруг стало тихо. «Кончилось, – подумал Валерий, осторожно открывая глаза. – Надо уходить, пока меня не сцапали».

Он не удержался и снова посмотрел в окно. Ничего не кончилось, процесс шел полным ходом, просто Хобот почему-то перестал кричать – то ли отключился, то ли отчаялся.

«А может, привык? – с натугой выдавил из онемевшего, будто замороженного мозга циничную мысль Валерий. – Может, ему в кайф?»

Цинизм не помог; наоборот, стало хуже. Валерия вдруг со страшной силой замутило, голова закружилась, и цеплявшиеся за мокрые кирпичи руки, никогда не отличавшиеся геркулесовской силой, окончательно ослабели.

Руки… Валерий сосредоточил все внимание на своих руках, пытаясь волевым усилием заставить их сделать то, на что они уже не были способны, и вдруг заметил, что отчетливо их видит. Его руки не были двумя тенями на светлом фоне стены, как раньше; он ясно различал каждую складку гидрокостюма, видел влажный блеск на сгибах и, кажется, даже мог разглядеть мелкую фактуру прорезиненной ткани.

Он словно прозрел. До него внезапно дошло, что вот уже добрых две, а то и все три минуты он висит на светлом оштукатуренном заборе в своем черном гидрокостюме, освещенный падающим из окна электрическим светом и заметный, как плавающая в стакане с молоком навозная муха. Если его до сих пор не подстрелили, то лишь потому, что все в доме были заняты и никто не удосужился выглянуть в окно. Это последнее потрясение оказалось для него слишком велико; он напрягся из последних сил, засучил ногами по гладкой поверхности стены, пытаясь подтянуться на обессиленных, сделавшихся ватными руках, и, наконец, со слабым стоном сорвался и снова упал в кусты.

Здесь его вырвало, и от этого Валерию неожиданно стало легче. Из приоткрытого окна снова доносились невнятные стоны несчастного Хобота, и Валерий поймал себя на том, что ему искренне жаль этого носатого психа. Потом он вспомнил, что, если не начнет шевелиться, жалеть ему придется себя самого, встал на четвереньки и пополз вдоль забора подальше от страшного окна, в темноту. По дороге он наткнулся на лопату, про которую совершенно забыл, и прихватил ее с собой – во-первых, чтобы не оставлять улик, а во-вторых, в качестве оружия на самый крайний случай.

  85