Последние отзывы

  129  

Вечером следующего дня все это неожиданно кончилось. Гомес, худой, как рикша, шатаясь, спустился на кухню и, откинув со лба непослушные волосы, спросил: «Бил, что бы поесть?..» — и вдруг грохнулся на пол. На мой крик прибежал Лейцер, со знанием дела пощупал пульс Гомеса, подложил под него одеяло и накрыл другим.

— Это просто обморок, — сказал он. — Его нужно перенести на кровать.

Мы отнесли Гомеса наверх и уложили. Придя в себя, он пробормотал что-то по-испански, а затем, увидев нас, сказал:

— Ужасно извините, ребята. Должен был вести себя лучше.

— Сейчас дам тебе поесть, — сказал я и получил в ответ приветливую улыбку.

Он с жадностью набросился на еду, а насытившись, отвалился на подушку.

— Новое есть, Бил?

— Что новенького? Это ты должен сказать мне, что новенького. Ты кончил работу?

— Почти. Самые трудности уже сделал.

И он скатился с постели.

— Ты бы полежал еще, — попробовал настоять я.

— Со мной все в порядке, — сказал он, улыбаясь.

Я последовал за ним в его комнату. Он вошел, опустился в кресло; глаза его были прикованы к испещренной символами доске, затем он закрыл лицо руками. От улыбки не осталось и следа.

— Доктор Майнз сказал, что ты чего-то достиг.

— Si. Достиг.

— Он говорит, единая теория поля.

— Угу.

— Это хорошо или плохо? — спросил я, облизывая от волнения губы. — Я имею в виду, что из этого может выйти.

Рот мальчика неожиданно вытянулся в одну жесткую линию.

— Это не мое дело, — сказал он. — Я американский гражданин Соединенных Штатов.

И он уставился на доску, покрытую таинственными значками.

Я тоже посмотрел на доску — нет, не просто взглянул, а посмотрел внимательно — и был поражен тем, что увидел. Высшей математики я, конечно, не знаю. Но кое-что слышал о ней краем уха; ну, например, что там бывают всякие сложные формулы, состоящие из английских, греческих и еще черт знает каких букв, простых, квадратных и фигурных скобок и множества значков, кроме известных каждому плюса и минуса.

Ничего похожего на доске не было. Там были написаны варианты одного простого выражения, состоящего из пяти букв и двух символов: закорючки справа и закорючки слева.

— Что это значит?

— Это у меня получилось. — Мальчуган явно нервничал. — Если сказать словами, то значок слева означает «покрыть полем», а справа — «быть покрытым полем».

— Я спрашиваю, что это значит?

В его черных сияющих глазах появилось выражение загнанного зверя. Он промолчал.

— Здесь все выглядит очень просто. Я где-то читал, что решенная задача всегда кажется очень простой.

— Да, — сказал он едва слышно, — это очень просто. Бил. Даже слишком просто, я сказал бы. Лучше я буду держать это в голове.

И он подошел к доске и стер все, что там было написано. Моим первым движением было остановить его. Он улыбнулся очень горькой улыбкой, какой я никогда прежде не замечал у него.

— Не бойся, я не забуду, — он постучал костяшками пальцев по лбу, — не смогу забыть.

Я от всей души надеюсь, что никогда больше ни у кого не увижу такого выражения глаз, какое было тогда у моего юного друга.

— Хулио, — сказал я потрясенно. — Почему бы тебе не уехать ненадолго? Поезжай в Нью-Йорк, погости у родителей, отвлекись, а? Они не могут держать тебя здесь насильно.

— Они предупредили меня, что я не имею права отлучаться, — сказал он неуверенно. Затем в его голосе вдруг появилось упрямство. — Ты прав, Бил.

Давай поедем вместе. Я пойду одеться, а ты… ты скажи Лейцеру, что мы хотим уйти.

Я сказал Лейцеру, и тот чуть не лопнул от злости. Затем принялся нас уговаривать не уезжать, на что я ответил, что мы, кажется, не в армии и не в тюрьме. В конце концов я разошелся и начал орать, что он не имеет права держать нас взаперти и будь он проклят, если мы не уйдем. Ему ничего не оставалось, как связаться с Нью-Йорком по прямому проводу, и там они с большой неохотой вынуждены были согласиться.

Мы отправились на поезд, идущий в Нью-Йорк в 4.05. Хиггинс и Далхаузи следовали за нами на почтительном расстоянии. Гомес их не замечал, а я не считал нужным ставить его об этом в известность.

Родители Гомеса жили теперь в новехонькой трехкомнатной квартире. Мебель тоже была только что из магазина, а на чьи денежки она была приобретена, вы, конечно, понимаете. Отец и мать говорили только по-испански, а я был представлен как Бил, mi amigo. Они что-то пробормотали в ответ, явно стесняясь.

  129