12 
Глафира Павловна видела, какое впечатление произвёл на них рассказ, и тоже молчала.
Наконец Шурочка тихо спросила:
— Скажите, а… а как вы всё-таки смогли? Это же было так… так…
Юрий Сергеевич смущённо улыбнулся и пожал плечами:
— Не знаю… Я думаю, в этом виноваты кастрюли. Все удивлённо переглянулись.
Он снова улыбнулся:
— Понимаете, был у меня дед, Гервасий. По отцу. Мы к нему на лето в село ездили. Полный Георгиевский кавалер. Четыре Георгиевских креста имел. Герой двух войн. Японской, девятьсот четвёртого, и первой мировой, империалистической. Я его спрашивал: "Дедушка, ну объясните… ну как это люди становятся героями? Как?" И он мне сказал: "Если хочешь, Юрко, стать человеком, чего-то в жизни достичь, научись, сынок, делать то, чего делать не хочется. Потому что делать то, что приятно, что с удовольствием делается, все умеют. А вот то, что трудно, неприятно, больно даже, умеют далеко не все. Но именно те, которые умеют, чего-то в жизни и достигают. Запомни!" Я эти дедушкины слова не раз вспоминал. Тогда, в детстве, больше всего не любил я мыть посуду, особенно жирные кастрюли. До войны ж горячей воды в кранах, как теперь, не было. На примусе грели, на керогазе. Жили мы вчетвером: я, мама, сестрёнка моя младшая (ещё в школу не ходила) и парализованная тётка, мамина сестра. Лапы не было, умер. Мама с утра до ночи на работе (на двух службах работала). Разрывалась, конечно, не успевала. Но никогда ничего меня не заставляла. Сама всю грязную посуду, что за день насобирается, поздно вечером мыла. Я тогда только во второй класс перешёл, жалела меня, малого. Так вот, после тех дедушкиных слов, вернувшись в Киев, взял я себе за правило каждый день мыть посуду. Даже плакал поначалу втихомолку, так это было мне неприятно. А потом втянулся, привык. И появилось у меня упрямство какое-то, настойчивость в достижении цели. Помню, хлопцы даже удивлялись. Как-то сорванец один закинул новенькую чернильницу-невыливайку нашей одноклассницы в грязнющую глубокую яму с водой (мы тогда носили чернильницы-невыливайки в специальных таких торбочках, которые затягивались шнурком). Девочка очень плакала — мачеха у неё была суровая, жестоко бранила, если что пропадало. Никто из хлопцев лезть в яму не отваживался, очень уж она была грязная и глубокая. А я пересилил и страх свой, и брезгливость, разделся, нырнул и достал чернильницу. Никогда не забуду глаз той девочки… Так что, думаю, во всём виноваты кастрюли… ну и дед, конечно. — Он снова улыбнулся.
Все, как по команде, повернули головы и посмотрели на Ромку. Ромка густо-густо покраснел и опустил глаза… Домой расходились молча.
Никто не сказал Ромке ни слова.
На следующий день Гришка Гонобобель впервые в жизни вымыл после себя тарелку.
* * *
А ещё через день Ромка получил пятёрку с хвостиком. Это было совсем недавно.
То была самая последняя пятёрка с хвостиком. Свеженькая, ещё даже тёплая.
Но когда пионерский актив подошёл к Ромке и поставил, как говорится, вопрос ребром, Ромка только усмехнулся и сказал:
— Девчонки, я вас очень уважаю, но… Мне кажется, не там вы ищете. Не туда смотрите. Людей не знаете, дорогие руководители. Я бы на вашем месте обратил пристальное внимание… ну хотя бы… хотя бы на Толю Красиловского.
Актив переглянулся.
— Ой! Правильно! — сказала Тина Ярёменко, звеньевая первого звена.
Толя Красиловский был в её звене.
Толя Красиловский
Толя посмотрел в окно и вздохнул.
Из подъезда вышли и направились к воротам Люся Гулина и Богдан Цыпочка. У обоих через плечо были переброшены коньки. Гулину вела за руку мама, Цыпочку бабушка.
"На фигурное катание потопали, — хмыкнул Толя. — Тоже ещё — фигуристы! Цыпочка! В детском саду был недотёпа из недотёп. Не то что ходить, стоять по-человечески не умел. Всё время шлёпался на землю. Штаны сзади всегда грязные были. А теперь ишь, фигурист!"
Не прошло и минуты, двери подъезда снова отворились и вышел Гена Степовецкий, которого ещё с детского сада называли не иначе как Крокодил Гена. Крокодила Гену вела за руку старшая сестра, девятиклассница Марина. И он, и она несли яркие полиэтиленовые кульки.
"В бассейн похромали, — опять хмыкнул Толя. — В чемпионы рвутся!
Кроль, брасс, баттерфляй…"
Не успел он всё это подумать, как вслед за Геной и Мариной из подъезда вышел Алик Ивасюта. Его вела за руку мама — высокая пышноволосая красавица в синем вельветовом платье с блестящими пуговицами. Алик нёс папку с нотами, а мама — скрипку в футляре.
12 
