Но того, что слабыми объектами оказалось все население бывшего Союза, люди правильные и неправильные, рэволюционэры (именно так, через «э»), открывшие канализационные трубы, не удосужились заметить.
Если заново переживать все, что он пережил, пропуская через сердце все глупости и дурь правительства и народа, все ошибки, сделанные в те годы, может крыша поехать!
В те годы он вкалывал как раб. Принял решение, что не уйдет из науки, не бросит любимое дело. Ему приходилось подрабатывать — грузчиком, сторожем, писать студентам курсовые и дипломы, делать левые программы, писать упакованным халявщикам научные статьи в журналы, ночами заниматься извозом на старенькой отцовской «копейке». Он брался за любой заработок, который подворачивался.
Юлька стала ему звонить каждый день, вернее, ночь — дома он появлялся в лучшем случае в одиннадцать. Отупев от работы, он порой и говорить не мог, но слышать ее ему было приятно, как дуновение теплого, освежающего ветерка из чудесного прошлого. Тогда он волевым решением отрегулировал эти разговоры и стал звонить только сам, если был в состоянии разговаривать.
Он не удивлялся и не смущался, когда ловил себя на мысли, что торопится домой, знал, что сейчас примет душ, поест, ляжет на кровать и позвонит Юльке. Их разговоры нужны были ему как воздух, как само утверждение в жизни, наперекор всему. Но постепенно он стал звонить реже и реже, уставая так, что еле добирался до дому, чаще среди ночи или под утро, а иногда, не заходя домой, шел с одной работы на другую.
До этих разговоров Юлька приезжала к ним в лабораторию, но в лаборатории он был так занят, что почти не замечал ее. Вот только, рассматривая нарисованные ею портреты, поражался и очень гордился ее талантом.
Лица смотрели с Юлькиных рисунков как живые, схваченные в момент какого-то движения или действия. Было понятно, что она талантлива, и Илья не скрывал своего восхищения.
И ее приезды в лабораторию, и их ночные разговоры по телефону пожрала и отняла у него сумасшедшая жизнь, бесконечное, изматывающее зарабатывание денег, попытки выжить и не уйти из науки.
Про Юлькино существование ему рассказывал Игорь. Всегда с юмором и нескрываемой гордостью за дочь. Илья знал про нее все — подробно расспрашивал, смеялся и радовался новым выходкам и достижениям Рыжика.
Илья тосковал без Юльки, без ее бесшабашной заражающей энергии, горящих голубых глаз, задорной улыбки, сбитых коленок, проказ, звонкого смеха, вечно мешающих и выбивающихся из кос рыжих кудряшек.
Но жизнь шла своим чередом, в изматывающей погоне за копейкой и все такой же радостной, несущей огромное удовлетворение научной работе. В девушках, меняющихся периодически, входящих в его жизнь и уходящих из нее, по-разному — с истериками, с обвинениями, с влюбленностью, с отчаянием.
…Игорь предупредил Илью заранее:
— Через месяц у Юльки день рождения. Сегодня утром она нам с Мариной напомнила. Думаю, тебе на этот раз не отвертеться от приезда в наши Палестины. Она тебя ждет.
— Я помню, — скупо ответил Илья. Он не просто помнил — он не забывал!
Он месяц откладывал деньги, чтобы сделать ей роскошный подарок и обязательно букет самых лучших цветов.
А как же!
Это же Рыжик! Маленькая любимая девочка. Родненькая, как говорит его мама про Юльку, которую его родители обожают, как родную внучку. Наверное, это самое правильное определение — родненькая. Маленькое жизнерадостное рыжее солнышко, звоночек, всегда восторженно принимающая мир и Илью. Родной ребенок, дочка, сестра, родной человечек!
Илья сразу решил, что подарит ее что-то золотое: колечко или сережки. Он освободил полдня и обошел ближайшие к институту ювелирные. Но ему ничего не понравилось, как говорится, не легло на душу. Он и сам не знал, что конкретно хочет, но это должно было ей подходить.
Тогда Илья созвонился со своей девушкой, и они договорились встретиться на Арбате. Свидание проходило мирно и чинно, с традиционной розой, кофе и неспешной прогулкой, пока он, подчиняясь импульсу, не завернул в ювелирный.
Девушка расчувствовалась, покраснела от удовольствия, решив, что рассматривание витрин в магазине имеет отношение к ней. Илья старался по мере сил быть галантным. Он ничего не объяснял спутнице, сказал только, что ему надо кое-что посмотреть.
И вдруг, в самом углу правой витрины, он увидел кулон. Он даже замер, почувствовав, что это Юлькин кулончик! Не очень большой, ярко-голубой, под цвет ее глаз, сделанный в форме сердечка, окаймленного золотым ободком. Илья увидел, как на белой Юлькиной коже лежит сердечко, подчеркивая цвет ее глаз.