Особенно,... 
52 
Я положил череп обратно в яму, откуда его извлек. Снова осторожно засыпал его песком и землей — так, что больше уже ничего не было видно. Хорошо бы взять его с собой и внизу, на берегу, получше разглядеть. Но нельзя: Таппер не должен знать о моей находке. Его друзья Цветы с легкостью читают его мысли, а мои мысли для них — книга за семью печатями, иначе зачем бы им для переговоров со мной понадобился телефон. Значит, пока я ничего не скажу Тапперу, Цветы не узнают, что я нашел этот череп. Впрочем, быть может, они уже знают, быть может, они умеют видеть или обладают еще каким-нибудь чувством, которое заменяет им зрение. Но нет, вряд ли: ничего такого пока не заметно. Вернее всего, они способны к умственному симбиозу и знают только то, что им открылось в мыслях других разумных существ.
Я спустился с насыпи, обогнул ее и по дороге нашел еще много каменных плит. Несомненно, когда-то на этом месте стояло здание. А может быть, тут был поселок или даже город? Так или иначе, здесь жили люди.
Я вышел на берег у дальнего конца насыпи, где ручей бежал вдоль нее вплотную, подмывая крутой склон, — и зашлепал по воде к тому месту, где раньше переходил вброд.
Солнце село, алмазные искры на воде угасли. Смеркалось, и ручей казался темным, почти бурым.
Крутой черный берег вдруг ощерился ухмылкой мне навстречу, и а застыл, вглядываясь, — передо мной белел ряд обломанных зубов, выпукло круглился череп. Течение хватало меня за ноги, стараясь увлечь за собой, вода тихонько рычала на меня, с темнеющих холмов тянуло холодом… меня пробрала дрожь.
Ибо, глядя на этот второй череп, оскалившийся мне навстречу из черной крутизны, я понял: человечеству грозит величайшая, небывалая опасность. Доныне род людской мог погибнуть только по собственной вине, по вине людей. И вот у меня перед глазами новая угроза.
1З
Спотыкаясь в полутьме, я спускался по косогору и еще издали увидел красноватый отблеск костра: Таппер уже проснулся и готовил ужин.
— Погулял? — спросил он.
— Так, огляделся немного, — ответил я. — Тут и смотреть особенно не на что.
— Одни Цветы — и все, — подтвердил Таппер.
Он утер подбородок, сосчитал пальцы на руке, потом пересчитал сызнова, проверяя, не ошибся ли.
— Таппер!
— Чего?
— Тут что же, всюду так? По всей этой Земле? Больше ничего нету, одни Цветы?
— Иногда еще разные приходят.
— Кто — разные?
— Ну, из разных других миров. Только они опять уходят.
— А какие они?
— Забавники. Ищут себе забаву.
— Какую же забаву?
— А а не знаю. Просто забаву.
Таппер отвечал хмуро, уклончиво.
— А больше здесь никто не живет, кроме Цветов?
— Никого тут нету.
— Ты разве всю эту Землю обошел?
— Они мне сами сказали. Они врать не станут. Они не то, что милвилские. Им врать ни к чему.
Двумя сучьями он сдвинул глиняный горшок с пылающих угольев в сторонку.
— Помидоры, — сказал он. — Любишь помидоры?
Я кивнул; он опустился на корточки у огня, чтоб лучше следить за своей стряпней.
— Они всегда говорят правду, — вновь начал Таппер. — Они и не могут врать. Так уж они устроены. У них вся правда внутри. Они ею живут. Им и ни к чему говорить неправду. Ведь люди почему врут? Боятся, вдруг им кто сделает больно, плохо, а тут никого плохого нет, Цветам никто зла не сделает.
Он задрал голову и уставился на меня с вызовом — дескать, попробуй, поспори.
— Я и не говорил, что они врут, — сказал я. — Пока что я ни в одном их слове не усомнился. А что это ты сказал: у них правда внутри? Это ты про то, что они много знают?
— Да, наверно. Они много-много всего знают, в Милвиле никто такого не знает.
Я не стал возражать. Милвил — это прошлое Таппера. В его устах Милвил означает человечество.
А он опять принялся пересчитывать пальцы. Сидит на корточках, такой счастливый, довольный, в этом мире у него совсем ничего нет — но все равно он счастлив и доволен.
Поразительна эта его способность общаться с Цветами! Как мог он так хорошо, так близко их узнать, чтобы говорить за них? Неужели этому слюнявому дурачку, который никак не сосчитает собственных пальцев, дано некое шестое чувство, неведомое обыкновенным людям? И этот дар в какой-то мере вознаграждает его за все, чего он лишен?
В конце концов, человеческое восприятие на редкость ограниченно: мы не знаем, каких способностей нам не хватает, и не страдаем от своей бедности именно потому, что просто не в силах вообразить себя иными, одаренными щедрее. Вполне возможно, что какой-то каприз природы, редкостное сочетание генов наделили Таппера способностями, недоступными больше ни одному человеку, а сам он и не подозревает о своей исключительности, не догадывается, что другим людям недоступны ощущения, для него привычные и естественные. Быть может, эти сверхчеловеческие способности под стать тем, непостижимым, которые таятся в лиловых Цветах?
52 
