Особенно,... 
48 
А в кают-компании крейсера «Африка» часто слышались разговоры:
– Государство без флота подобно голосу певца за сценой: его выслушивают, но с ним никто не считается. Мы, офицеры кораблей, как никто другой, связаны политикой, и любое ее колебание отражается сначала на флоте, потом на армии, а затем уже газеты доносят вибрацию дипломатов до широкой публики.
– Сначала, – добавил Коковцев со смехом, – политика отражается на флоте, правда, затем сразу же на наших женах.
– Само собой разумеется, – согласились с ним…
Пробыв на Практической эскадре почти целый год, Коковцев покинул ее в Неаполе, где нищие просили сольдо «на макароны» (как в России клянчат пятак «на чаек»). Поездом он вернулся в Петербург, где стояла такая неслыханная жарища, что на булыжниках мостовых, казалось, можно печь блины, как на сковородах. Коковцев даже не заглянув на Кронверкский, сразу же поехал в Парголово. На перроне станции ему опять встретился тот самый офицер с бородой и орденами, но теперь он был в чине капитана первого ранга. Очень приветливо каперанг сказал:
– Вторично и снова на том же месте, не так ли?
– А ваше лицо мне очень знакомо.
– Очевидно, по портретам… Степан Осипович Макаров, – представился каперанг. – А вы не с Практической? Как-то там поживает командир крейсера «Африка»?
Понятно, что Макаров спрашивал о Федоре Дубасове, и Коковцев не скрывал, что с Дубасовым никто из офицеров не мог ужиться, а когда «Африку» покинул и старший офицер, Коковцев его подменял, хотя с Дубасовым они как-то сошлись.
– У меня, наверное, покладистый характер.
Макаров спросил – где Коковцев служил на Балтике?
– На Минном отряде.
– А ведь я им командовал! Вы какого экипажа?
– Был четвертого, теперь в двадцатом.
– И я одно время служил в четвертом… У вас здесь дача?
– Не моя – женина. Во втором Парголове.
– Это неподалеку от дачи Стасовых?
– Почти рядом. Из моих окон видны Юкки.
– А я селюсь в Старожиловке, возле Шуваловского парка. При случае заходите. – К нему подошла дородная, очень нарядная дама вызывающей красоты, и Макаров протянул руку Коковцеву: – Извините, лейтенант. Кучер ждет… А это равнозначно флотскому докладу с вахты: «Катер у трапа!»
Общение с народными героями всегда лестно для самолюбия, и Коковцев радовался этому знакомству. Воротниковы же с некоторой иронией сообщили, что дача у Макарова – развалюха, а жена – мотовка, каких свет не видывал. Вера Федоровна сказала, что Макарова «окрутили» на Принцевых островах, его Капочка училась в иезуитском монастыре в Бельгии.
– Но от монашенки там капли не осталось! Одевается только у Дусэ и Редфрэна, а сам Макаров – сущий мужик.
– Побольше бы нам таких… мужиков, – ответил Коковцев.
Оставшись наедине с Ольгой, он сладостно ее расцеловал. Жена ему понравилась – загорелая, стройная, ладная.
– Плавание было интересным, – говорил он, раскрывая чемоданы с подарками. – Шесть месяцев не видел берега! Законов на флоте нет, зато полно всяческих негласных традиций. Одна из них гласит непреложную истину: старший офицер не просится на берег, ожидая, когда командир сам предложит ему прогулку. Но Федька Дубасов, горлопан такой, берега ни разу не предложил… Вот и сидел в каюте, будто клоп в щели!
Ночь была душной. Ольга спросила его:
– Если не спишь, так о чем думаешь, Владечка?
– О послужном списке. Считай сама: клипером на Дальний Восток, разбил «Бекаса» на Руну, затем Минные классы, иллюминация Кремля, минером на Практической, где подменял старшего офицера на «Африке». А ведь мне нет и тридцати лет!
– Ты у меня умница. Помни, что я хочу быть адмиральшей…
Вскоре из-под «шпица» сообщили: открылась вакансия командира уже не миноноски, а миноносца «Самопал», недавно построенного на заводе «Вулкан». Перед отбытием в Гельсингфорс, случайно заглянув в туалет жены, Коковцев обнаружил набор предохранительных средств парижской выделки.
Он обозлился. И даже накричал на Ольгу:
– Школа твоей мамочки! Полагая, что я развратник, она изгнала из дома Фенечку, но подавила в себе скромность, обучив тебя этим хитростям… Сейчас же все вон – на помойку!
После этой ссоры Ольга Викторовна очутилась в положении, какое в русской литературе было принято называть «интересным». По прошествии срока, определенного природой, она родила первенца – Георгия (Воротниковы звали мальчика Гогой). Коковцев понял, что этот ребенок не станет любимцем матери…
48 
