— Папа, ты шкуру тюленя привез?
— А живого тюленчика?
— Папа, купи нам новый компьютер.
— Мама наш забрала.
— Папа, они говорят, что у всех мужчин есть хвостики. Я не верю. Правда, у тебя нет?
Петров счастливо хохотал — это были его дети. Как он выдержал долгую разлуку? Каким идиотов был! За каким рожном отправился?
Зина наблюдала трогательную сцену с таким лицом, словно лимон во рту держала. Валя и Денис ликовали вместе с Петровым. Это были первые люди, которые встретили его радостно и открыто — так, как он ожидал быть принятым. Не жена, а ее сестра, почти чужой человек, излучала приветливое тепло и умиротворение.
* * *
Петров долго укладывал детей, переходил из комнаты близнецов к Маняше. Взбудораженные ею Приездом, они долго не могли заснуть, требовали рассказов и сказок, обещаний пойти в зоопарк и научить кататься на горных лыжах.
Когда он наконец пришел в спальню, Зина подняла голову с подушки и заявила:
— Я тебе постелила в гостевой комнате.
Петров кулаком ударил по выключателю, зажигая свет:
— Почему, позволь тебя спросить?
— Могу сама перейти в другую комнату, если тебе не нравится.
Она говорила с ним брезгливо, как с докучливым приставалой.
Едва сдерживая ярость, Петров четко выговорил слова:
— Тебе противно со мной спать?
Зина не ответила, сморщилась и пожала плечами.
— С каких пор?
— Со времен удачной охоты, — ехидно ответила Зина.
— Исключительно удачной! Да знаешь ли ты…
— Нет! — решительно перебила Зина. — Ничего не хочу знать. Слушать тебя не намерена. Спокойной ночи! Закрой, пожалуйста, дверь.
Петров развернулся и вышел. Ему хотелось так хлопнуть дверью, чтобы люстры свалились. Но он боялся разбудить детей, которые едва угомонились.
Отгороженные стеной, они не спали, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и мысленно нанизывая упреки и обиды.
«Сейчас, когда мне нужна поддержка и опора, когда я проболел несколько месяцев, когда предстоит жестокая схватка, родная жена выкидывает фортели, демонстрирует презрение и выдумывает несуществующие обиды. Жестоко и мелочно добавляет проблем. Вместо руки помощи кукиш под нос. Крутила в мое отсутствие амуры? Этот Полищук! Растряси дьявол его потроха! Неужели у них было? Убью обоих. Мне теперь просто. Сам детей воспитаю».
"Бессовестный! Нужно быть законченным эгоистом, чтобы после всех своих интрижек, после того, как лишил нас куска хлеба, ждать распростертых объятий и пылких поцелуев. Надоела ему любовница? Бросила его? Так ему и надо! Но я вторым сортом выступать не намерена! Сначала меня на помойку, а теперь смилостивился, пальчиком поманил.
Фиг тебе! Конечно, он отец. Дети счастливы. Вот и будь отцом! Но не мужем!"
Зина сотни раз представляла себе возвращение Петрова, но реальность не вписывалась ни в один из сценариев. Жизнь только-только стала налаживаться, приобрела очертания, в которых Зина играла не второстепенную, а главную роль. И теперь все летит в тартарары.
* * *
Ровенские впервые в жизни зло и грязно ссорились. Разгоряченный спиртным, Юра орал на жену:
— Все ты! Сука! Ты меня заставила. Тебе ничего поручить нельзя. Шляпа! Дура!
Лена в долгу не оставалась:
— Козел! Тряпка! Ты мне ноги целовать должен, что я из тебя, тюфяка провинциального, человека сделала.
— Ты сделала, стерва? С друзьями поссорила, могилу Петрову вырыла. Я не хотел…
— Хотел! Больше меня хотел, но трусил. Заяц! Ничтожество!
— Шлюха!
Юра схватил ближайшую стеклянную скульптуру, рванул на себя, оторвав провод электрической подсветки, и запустил в жену.
Она увернулась. Хрупкое произведение стеклодува врезалось в стену и осыпалось сотнями осколков.
Лена схватила с полки китайскую вазу (тысяча долларов) и швырнула в мужа. Она не промахнулась, но тончайший фарфор не травмировал Юриной головы, только добавил пылу.
В их квартире не было дешевок. Они бросали друг в друга вещами, при виде уничтожения которых любой антиквар потянулся бы за таблетками.
Юра остановился, сдергивая с постамента тяжеленный сталактит. Лена подскочила, стукнула мужа в ухо, резко толкнула в плечо. Наткнувшись на пуфик, Юра не удержал равновесия и свалился на пол. Он был пьян, и справиться с ним не составило труда. Несколько раз Лена пнула его ногой, уселась сверху.
Она хлестала мужа по щекам и приговаривала:
— Сучок! Поганец! Дрянь! Мразь!