26 
– Не было отбоя, сама хвасталась.
– Одно другому не противоречит. Если ты нормальная женщина, то должна это знать. Ты ведь красивая, очень… на тебя наверняка засматриваются…
– Я жеманница, кокетливая сердцеедка, ты уже говорила.
– На понт брала, дразнила, лукавила, врала. Извини! Невооруженным глазом видно, что ты порядочная и честная.
– В твоих комплиментах и оценках не нуждаюсь!
– Знаю. Ирочка, я хотела про коллекцию сказать. Она действительно очень ценная. Если бы Толику хватило смелости, он бы, наверное, меня пришил, чтобы монетами завладеть. Но коллекционеры – это каста, очень закрытая, со своими принципами и правилами. Сыграй я в ящик, а у Толика появись монеты Володи, всем бы стало ясно, кто меня прихлопнул. Поэтому Толик хочет жениться на мне. Так получилось, что он знает… про мой диагноз, про рак. Рассчитывает после моей смерти законно коллекцией владеть, да и квартирой. Я думала… кто-то должен за мной… в последние часы и дни ухаживать… стакан воды подать или таблетку… Но сейчас я решила: Толику – от ворот поворот. Коллекцию внуку завещаю. Подожди, не перебивай! – Мария Петровна жестом остановила готовую возразить Ирину. – Монеты еще дед Володин собирал, есть очень редкие вещи, которых в музее не найдешь. Что-то, не самое ценное, продам на остаток дней, дожить. Мне ведь пятьдесят четыре, без работы, и пенсия еще не полагается. Вам инструкцию оставлю: с умом коллекцией распорядиться, денег хватит на две такие квартиры или загородный дом. Дачи у вас нет? А ребенку свежий воздух нужен.
Устав от долгой речи, Мария Петровна опустилась на диван.
– С чего ты вдруг такой доброй стала? – с нарочитой грубостью спросила Ирина. – Полчаса назад клеймила меня, обзывала воровкой, которая мечтает завладеть твоей недвижимостью.
– Прости меня! – закрыв глаза, проговорила Мария Петровна. – Нет, не за то, что тридцать лет назад… я же понимаю: за то прощения нет. За сегодняшнее: что орала, обзывала… Это по привычке… вторая натура… горлом брать, характер показывать… Ну, дура! – воскликнула Мария Петровна, еще сильнее зажмурившись, а потом широко открыв глаза. – Дура я старая! Не сообразила сразу, мозги плесенью покрыты. А ты все правильно рассчитала. Правильно! – повторила с нажимом Мария Петровна. – Так будет лучше! Тебе лучше! Пусть я останусь в твоей памяти сволочью и чудовищем. Я такая и есть, все правильно! А сейчас иди домой, заждались тебя. Иди, не переживай, больше врачей вызывать не буду, могут спать спокойно. Вот ключ.
Ирина взяла ключ, но с места не поднялась.
– Если ты думаешь, что я здесь третий час торчу потому, что… – начала Ирина и поймала себя на готовом сорваться вранье, разозлилась, сбилась, и с вызовом продолжила: – Да! Я здесь в том числе и потому, что хотела… увидеть, как ты… тебя… тебе… Словом… Но главное другое! Главное – твоя болезнь. И вот что я как врач…
– Леший с ней, с болезнью, – устало перебила Мария Петровна. – Иди домой!
– Я должна…
– Ничего ты мне не должна! Запомни! А сейчас уходи! Нет больше моих сил. Прощай, дочь!
Мария Петровна смотрела на нее с беспомощным и фатальным обожанием. Так, наверное, смотрит на последний рассвет или закат умирающий, желая насладиться солнечными лучами, понимая собственную неспособность изменить роковой ход событий. Мария Петровна считала себя умирающей. Но Ирина так не думала.
– Хорошо! – тряхнула она головой, будто отгоняя сомнения, ломая старые препоны. – Рассказывай!
– Что рассказывать?
– То, что тебе не терпелось выложить: как ты меня бросила.
За сегодняшний вечер нервы, эмоции Марии Петровны столько раз оказывались наряжены до предела, звенели тетивой, рвались в клочья, казалось, они не выдержат еще одной нагрузки. Выдержали! Ее нервы из титановой проволоки. Только на секунду оглохла от волнения, лицо передернулось от множественных тиков, руки будто подпрыгнули и затряслись.
– Спокойно! – подавшись вперед, приказала Ирина. Она схватила мать за руки и прижала их к коленям. – Успокойся! Все в порядке! Укол сделать?
– Нет, извини! Горло пересохло, смочить бы. Может, чаю?
– Пошли, – поднялась Ирина. Она тихо крякнула, наступив на больную ногу. «А у матери, наверное, ожоги саднят, – подумала она. – Опять на кухню. Действительно, как лошади на заданном маршруте».
8
На кухне Ирина, опередив мать, взяла чайник, потрясла им в воздухе – воды на донышке. Набрала из крана, поставила на газ.
26 
