Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
103 
— Вы не смеете! Это моя машина, я могу делать с ней что захочу! Пустите меня! Вы все помешались, это же не атомная машина!
Джо Максуина им пришлось выносить на руках. Я пошел сам — с помощью двух полицейских. Нас привели сюда, в комнату Джо, и заперли.
Теперь Джо успокоился. Как я уже сказал, мы с ним только что обсудили ситуацию, а теперь я еще записал все, что с нами случилось. Кое-какие мелочи я мог упустить, но за основное ручаюсь.
По мнению Джо, все произошло потому, что некоторые люди вечно ищут то, чего нет. Наверное, он зря пошутил насчет секретности — ведь когда он сказал правду, ему никто не поверил. «Некоторые люди просто не умеют видеть то, что есть на самом деле, — сказал Джо. — Мне вовсе не хотелось поднимать такую шумиху. Я построил машину просто, чтобы отвлечься от этого Икса, а теперь ее у меня забрали. Они привезут сюда ученых и докопаются до истины, но это ничего не изменит. Тогда они заявят, что я их обманул. Вот увидишь».
Джо вовсе не злится, а просто смотрит на вещи философски. Жалеет он только об одном — что не дал автографа мальчишке с бензоколонки.
Вот как обстоит дело. Мы с Джо сидим здесь взаперти, а они в подвале пробуют починить машину, которую все еще принимают за атомную. Пожалуй, они так и будут думать до скончания века. А может быть, все кончится хорошо: мы с Джо выпутаемся из этой истории; Джо помирится с Агги; его мать вернется из отеля «Парксайд», где она пока еще живет за счет государства; а мы с ним уйдем с завода и вернемся к Крагу. Я говорю — может быть. Я ведь ни в чем не уверен, совсем сбит с толку и не знаю, что еще может произойти.
ГАЙ ЭНДОР
«НОВАЯ ЭРА»
— Мы больше не доверяем человеческим рукам, — сказал инженер и помахал свертком чертежей. Это был коренастый коротышка; его короткие толстые пальцы комкали чертежи с бесцеремонной небрежностью.
Директор нахмурился, поджал губы, вскинул голову и, сделав гримасу, задумчиво почесал подбородок ногтем. Ему вспомнилось то время, когда он был самостоятельным предпринимателем, а не просто фиктивным главой промышленного концерна, капитал которого разветвился по сложным и невидимым путям. В его время человеческим рукам доверяли.
— Возьмите, например, этот станок, — сказал инженер. Он сделал драматическую паузу, жестом показал на станок и устремил на директора темные глаза из-под нависших колючих бровей. — Послушайте его!
— Ну и что же? — спросил директор с некоторым недоумением.
— Вы его слышите?
— Разумеется.
Инженер фыркнул.
— Вот это-то и плохо.
— Почему?
— Потому что он предназначен не для того, чтобы производить шум. Шум говорит о разболтавшихся деталях, плохой регулировке, неправильной скорости работы. Эта машина больна. Она непроизводительна, и ее шум снижает производительность рабочего.
Директор усмехнулся.
— Человек, который на ней работает, должно быть уже давно привык к шуму. Ведь это старейший рабочий фирмы. Он начал еще при моем отце. Видите золотой полумесяц у него на груди?
— Какой полумесяц?
— Да золотой значок на лямке его комбинезона.
— А, этот!
— Да. Только те, кто проработал в нашей фирме не меньше пятидесяти лет, имеют право его носить.
Инженер откинул голову и захохотал. Директор был оскорблен.
— И много у вас таких? — спросил инженер, немного успокоившись.
— Энтон сейчас единственный. Раньше были и другие.
— Сколько же болтов он испортил?
— Конечно, — сказал директор, — признаться откровенно, он уже не тот, каким был прежде… Но я никогда не допущу, чтобы этого человека уволили, — решительно добавил он.
— И незачем, — согласился инженер. — Хороший станок должен работать автоматически и быть совершенно надежным, ловкость рабочего тут ни при чем.
С минуту оба смотрели, как Энтон выбирал из ведра, стоявшего у его ног, жирный от смазки болт и вставлял его в зажимной патрон. С помощью линейки и калибра он установил болт точно перед сверлом, которое должно было проделать в нем отверстие.
Энтон двигался тяжело, осторожно. Его телу, похожему на ствол старого дерева, не хватало устойчивости: его беспрестанно колотила дрожь. Инструменты прыгали в руках Энтона. Временами сильный кашель сотрясал его грудь, на шее резко обозначались жилы, а желтая кожа, обтягивавшая щеки, краснела. Когда легкие его освобождались, дрожь в теле утихала, но еще мгновение он стоял неподвижно, глядя на инструменты в своих руках, как будто не мог сразу вспомнить, что ему нужно делать. Только немного погодя он снова брался за оставленную работу, однако вскоре ему опять приходилось ее прерывать. Наконец, точно установив болт против сверла, Энтон включил станок.
103 
