Последние отзывы

  20  

Черкешенка испуганно отпрянула и прижалась к стене. Пара сильных, точных ударов – и Мансур, освободив путь, очутился возле девушки. На разговоры и объяснения не было времени ни, но янычар надеялся, что пленница его поймет, а главное – поверит в то, что он желает ей помочь. Их взгляды встретились всего на секунду. Мансур увидел в глазах черкешенки если не понимание, то смелость, согласие, готовность рискнуть.

– Бежим!

Он схватил ее за руку и потянул за собой. Ошеломленные неожиданным нападением, противники Мансура бросились следом за ними.

Девушке мешала длинная одежда и ее живая ноша, она едва поспевала за Мансуром. А он сжимал ее нежную прохладную ладонь с таким чувством, словно поймал нить судьбы.

Из-за поворота выскочили вооруженные люди – это была городская стража. Привлеченные шумом воины ринулись навстречу янычару и черкешенке. Мансур издал сдавленный полурык-полустон. Он отпустил руку девушки и оглянулся из переулка доносился топот преследователей. Янычар понял, что через несколько мгновений его или схватят, или убьют. Бежать было некуда. Оставалось принять бой, сдаться или… взмыть в небо и улететь! Мансур поднял глаза и в следующую секунду решил, что сумеет взобраться на крышу ближайшего дома, зацепившись за решетку выступающего над нижним этажом балкона. Потом посмотрел на девушку так, будто его покидала жизнь.

Мансур не успел сказать черкешенке ни слова, только сунул в руку оружие, короткий кинжал с костяной рукояткой, украшенной резьбой. То был черкесский кинжал. Кинжал Айтека.

Мадина стояла посреди улочки, ошеломленная, испуганная, с затуманенным взором – героиня и жертва дикого смерча, в который внезапно превратилась действительность. Ее первым желанием и мыслью было защитить и успокоить расплакавшегося ребенка, и она прижала его к груди, баюкая и целуя.

Мужчины, обнаружив, что девушка невредима, успокоились и повели ее обратно. По дороге пытались узнать, откуда взялся этот бешеный янычар и что ему было нужно. Мадина молчала, как молчала уже несколько дней – с тех пор как узнала, что ее и сына хотят продать и продадут, словно вещи или скот.

Все это время девушка убеждала себя в том, что готова снести что угодно, лишь бы ее не разлучили с ребенком, но сейчас, ощутив в ладони холодную сталь, поняла, что покорность подобна смерти. Мадина спрятала кинжал в рукаве. Она не стала разглядывать оружие – ей было не до этого. Она также не задавалась вопросом, чего хотел от нее неизвестный воин, почему стремился похитить. Желал освободить и спасти или стремился вовлечь в новый плен? Кто его послал?

Девушку подвели к массивным каменным воротам, возле которых дремали два стражника. Глядя на высокие серые стены, невозможно было определить, насколько богат хозяин дома, и каков его статус. Между тем это был далеко не последний в столице Османской империи человек, эмин^[14] Асфандияр-ага.

Асфандияр-ага принадлежал к тому огромному количеству людей, что живут сознанием своей исключительности, но при этом постоянно испытывают гнет множества обязанностей по отношению к государству и власти, не являясь хозяевами собственной жизни. Он был одним из тех, чей мир есть мир лицемерия, дурных привычек, пустых грез, ненужных сомнений – темница для разума и души.

Асфандияр-ага родился в Стамбуле, свою приносящую немалую выгоду должность унаследовал от отца, жил в большом и богатом доме, в окружении дорогих вещей, прекрасных наложниц и угодливых слуг. И как ни странно, порой ощущал себя несчастным.

Жизнь должна приносить удовлетворение, пища – радовать вкусом, любовь – изумлять новизной. Ничего этого не было: к тридцати годам Асфандияр-ага знал все и все испробовал, его тошнило от денег, а любовные объятия навевали скуку. Он слишком хорошо знал, что нужно от него женщинам, а ему – от них, и устал от притворного сладострастия и покорности. Надежда получить наслаждение в «садах Аллаха» тоже не вдохновляла. Человеческая вера в блаженство души после смерти проистекает из неудовлетворенности тем, что имеешь в земной жизни, а Асфандияр-ага имел все или почти все. По крайней мере, он не мог ответить на вопрос, что бы еще хотел получить, какие блага помогли бы ему вернуть интерес к собственному существованию. Когда он посещал хамам^[15] для избранных и, возлежа на диване после расслабляющего массажа, пил с приятелями кофе и курил кальян, то убеждался, что некоторые из них тоже пресытились и богатством, и властью, и женщинами.

  20