Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
185 
– Откуда они могли здесь взяться? – спрашивали.
Казнокрад, как известно, улавливается на недостаче.
Но когда в казне обнаружены лишние деньги, то это тоже подозрительно.
– Сам не знаю, – отвечал Политковский, подмигнув Путвинскому: – Вы, сударь мой, случайно свои личные деньги сюда не вложили… просто так? Ради большей сохранности.
Путвинский (жулик бывалый) треснул себя по лбу:
– Ах, какие мы все дураки!
– Только не мы, – сказали ревизоры из госконтроля.
– Помню, помню… – бормотал Путвинский. – Появились у меня лишние деньги. Ну, думаю, куда их деть? Еще украдут. Народ, знаете, какой. Вот и вложил. Здесь они, как в храме божием.
– Постойте, – придержали его контролеры. – Разве вы настолько богаты, что можете вложить в казенный сундук десять тысяч и забыть о них? Сколько имеете годового жалованья?
– Сто двадцать рублей, – сразу приуныл Путвинский.
– Это ваша коляска с кучером стоит за углом?
– Моя… Но если молодой человек посредством разумной экономии, ведя высоконравственный образ жизни, откладывая копейки…
Госконтроль лирики в финансах недолюбливал:
– Не городите чепухи! Капитал следует опечатать…
Моментально, будто они с потолка свалились, нагрянули мастера своего дела. В канцелярии запахло сургучом, капавшим над пламенем свечи. На сундуках с деньгами разом ярко запылали, как сгустки крови, контрольные печати.
– Мне можно идти домой? – спросил Политковский, а лицо его стало серым-серым, будто гипсовая маска.
– Пожалуйста, – отвечали ему ревизоры…
Тайный советник пришел домой и, не откладывая дела в долгий ящик, сразу же принял яд, с которым никогда не расставался.
Семья объявила в газетах о скоропостижной смерти кормильца и благодетеля, а в инвалидных домах служили молебны. Политковского нарядили в расшитый золотом мундир камергера и отвезли для отпевания в собор Николы Морского, где гроб утопал в цветах, а вокруг катафалка расставили массу табуреток, на которые возложили бархатные подушки с орденами покойного. Редакция газеты “Русский Инвалид” уже набирала высокопарный некролог, в котором воспевались заслуги Политковского перед престолом и отечеством. Но тут в собор проник пьяный Путвинский, который долго смотрел на своего начальника, лежавшего в гробу, как алмаз в табакерке, средь цветов и орденов, потом он громко сказал покойнику:
– Ай да Сашка, молодец! Навеселился и вовремя ушел от виселицы, а нам-то ее не миновать!
Очевидец пишет: “При этом Путвинский, к ужасу окружающих, хлопнул труп по раздутому животу и удалился”. Политковский отравился 1 февраля, Путвинский хлопнул его по животу 2 февраля, а 3 февраля в кабинет Ушакова явились Тараканов и Рыбкин, которые еще от порога встали перед генералом на колени:
– Сибири все равно не миновать. Мы тут ни при чем. Это все Политковский, но его уже не схватить. Берите нас…
Ушаков в ужасе вцепился в свои густые бакенбарды.
– Звери, – топал ногами в ярости, – да вы же меня погубили! О Боже, что скажет теперь князь Василий Андреич?
Военный министр князь В. А. Долгорукий сказал ему:
– Карету! Едем во дворец… А что скажет государь?
Николай I оборвал с груди Ушакова аксельбант генерал-адъютанта, с мясом вырвал из плеча генеральский эполет.
– Вор! – сказал он. – В крепость его… за Неву!
Неусыпная полиция бодрствовала. Из собора поспешно выкидывали табуретки с орденами, Политковского, словно куклу, вывернули из гроба на пол и, сорвав с него пышный мундир камергера, облачили труп в арестантскую куртку. Тут же забили в гроб гвозди, и ломовые извозчики отвезли тело на кладбище. Все вещи, убранство дома и сбережения Политковских – все было мигом описано, а семья сразу сделалась нищей… Николай I, всегда любивший поактерствовать, не удержался от этой слабости и ныне.
– Возьми мою руку, – сказал он князю Долгорукому. – Чувствуешь, как она холодна? Так же холодно и в сердце моем, и… кто может утереть мои слезы? Ах, мои бедные инвалиды…
Ревизия госконтроля обнаружила очень простую вещь. Пачки с “пеликанками” лежали лишь по верху сундуков. Под ними был выстелен слой денежных пачек, в которых ассигнации были сложены надвое, и надо обладать немалым талантом фокусника-иллюзиониста, чтобы, демонстрируя деньги ревизорам, ни разу не обернуть их тыльной стороной, где зияла зловещая пустота. А на дне сундука величественно покоился просто хлам — старые газеты, какие-то тряпки, галоши и веники. Если бы ревизии проходили без панибратства, законно и внимательно, воровство Политковского и его приятелей вскрылось бы сразу. Но они безмятежно воровали с 1833 по 1853 год – и за двадцать лет так и не попались!
185 
