59 
— Нет, — возразил он, — не надо так. Люди не должны давать жизнь другим до тех пор, пока сами не обретут полноценное счастье.
— Но в таком случае род человеческий давно перестал бы существовать! И разве рождение новой жизни само по себе не дает счастье?
Конрад усмехнулся.
— В моем представлении — нет. Просто такие вещи чаще всего происходят случайно, и люди приспосабливаются к обстоятельствам. Может быть, в будущем, когда появится возможность выбирать, — а я за то, чтоб она появилась! — многие вообще откажутся иметь детей. А что до рода человеческого… Его судьба интересует меня меньше всего!
Тина не знала, что сказать. Ее всегда учили думать иначе. Впрочем, может, потому, что она — женщина? Ей стало совсем грустно. Значит, Конраду нужно не то, что ей. Он хочет счастья, и это счастье в его понятии — не любовь, не семья и не дети. Он стремится к другому, большему, тогда как она, Тина Хиггинс, останься он с нею, чувствовала бы себя счастливее всех на свете.
Она нерешительно попросила:
— Оставь мне что-нибудь на память, как талисман!
Конрад встал (все равно уже пора было вставать), оделся, сходил в свою комнату и, вернувшись, подал Тине маленький черный крест на простом шелковом шнурке.
— Этот крест носила моя филиппинская бабка еще до того, как стала богатой дамой, а потом он достался моей матери — она хранила его в шкатулке. Мать будто бы говорила, что такой крест хорош тем, что его никто не снимет ни с живого, ни с мертвого — в нем нет никакой внешней ценности. Это как символ истинной веры. Возьми.
И надел шнурок Тине на шею. Она поцеловала крест.
— Спасибо, Конни. Надеюсь, он поможет нам встретиться снова.
А сама подумала: «Никакой внешней ценности… Как и моя любовь!»
Конрад между тем быстро собрался — он торопился, боясь опоздать на первый дилижанс. В его манерах появилась деловитость, странным образом сочетавшаяся с рассеянностью, а нежность, в которой так нуждалась израненная душа Тины, исчезла— мысли юноши были уже далеко. Это выдавал и взгляд, снова напомнивший свет вечных холодных звезд.
Они мало говорили при расставании — казалось, все сказано в предыдущие часы. Тина проводила Конрада до ворот вместе с безмолвной хмурой Джулией, и ей почему-то вспоминалась двигавшаяся к океану похоронная процессия, идущая на символическое прощание с так и не найденным телом отца.
Она сама многое бы сказала возлюбленному, но теперь уж было поздно, и он, наверное, не стал бы слушать. Хуже всего, когда ты говоришь, а тебя не слышат, ты стучишься, а тебе не хотят открыть. Хорошо, что боль расставания перекрывала другие чувства, иначе девушка расплакалась бы еще и от обиды.
И все-таки, когда Джулия отошла, Конрад крепко обнял Тину и прижал к себе, а потом горячо поцеловал, и черные глаза его сверкнули грустной улыбкой.
— Прощай, Тина! Не жалей ни о чем, все было прекрасно! Ты замечательная девушка и… будь счастлива!
Разговор с Робертом О'Рейли, как и прощание с Конрадом, Тина запомнила навсегда. Мистер О'Рейли вернулся к вечеру и выглядел не особенно довольным, хотя казался более энергичным и собранным, чем до отъезда. Словно это был прежний Роберт, которого девушка знала до знакомства с Конрадом… Но она на все теперь смотрела другими глазами.
Крепко сжав сцепленные пальцы, Тина медленно ходила по залитой весенним солнцем комнате, и Роберт несколько минут сопровождал ее задумчивым взглядом.
— Что ты мечешься, Тина? — с легким раздражением произнес он.
— Мистер О'Рейли… — Она остановилась. — Мне надо с вами поговорить!
— О чем? — спросил он, высоко подняв голову. Красивые глаза его хранили синеватый отблеск далеких ирландских озер.
Конечно, им давно пора поговорить, чтобы выяснить все. Роберт уже не был уверен, что они смогут стать единым целым — семьей, и даже мало надеялся, что эта девушка будет служить ему утешением и забавой. Они очень отдалились друг от друга за эти дни. Может, он неправильно вел себя, был не слишком ласков? Мало уделял ей внимания? Многие годы он жил для себя, не имея никого, о ком хотелось бы заботиться… Теперь придется начинать все сызнова. А стоит ли? Да, к сожалению, Конрад прав в одном: чтобы что-то получать от другого, надо еще и уметь отдавать!
— Мистер О'Рейли (Опять «мистер О'Рейли!»), я хочу сказать вам…
— Ну же, говори! — поторопил он и добавил мягко:— Я слушаю, дорогая.
Тина испуганно глянула на него: вынести его ласку теперь еще труднее, чем злость!
59 
