.
Очередная сказка о Золушке 
10 
Я уверен, что читатель не только с интересом, но и с симпатией станет следить за перипетиями этого очень необычного превращения и по достоинству оценит своеобразие произведения Браннера, где так органично слиты традиции и новаторство.
Читая в первый раз подаренную мне автором книгу, я сразу подумал о знаменитой повести О'Генри «Короли и капуста», любимой с детства. Не составляет труда обнаружить аналогии, как, впрочем, и коренные различия, между Агуасулем и Анчурией. Думаю, что читателю будет интересно самому провести определенные параллели между президентом Вадосом, чье имя носит «образцовый город», и незабвенным Лосадой, который «сослужил своей родине великую службу. Могучей дланью он встряхнул ее так, что с нее чуть не спали оковы оцепенения, лени, невежества».
Мне навсегда запомнилось это прелестное «чуть».
Но если ОТенри все же подменил, смеясь сквозь слезы, трагедию милой опереткой в стиле «Тропикл», то Джон Браннер выдвинул на передний план безысходное страдание загнанного в кротовые норы бесправного люда. Он приветствует в революции торжество высшей справедливости, видя в ней единственную альтернативу зловонной, искусственно поддерживаемой стагнации.
Охваченный огнем восстания Сьюдад-де-Вадос де Коралио, чьи обитатели ухитрились не заметить, как за их спиной свершился очередной пасторальный переворот. Ведь под знамена революции встают только те, для кого рабство и унижение невыносимы.
Еремей Парнов
1
Во время полета из Флориды в Вадос я разговорился с соседом по креслу, а вернее, он занимал меня своими разговорами. Это был еврей лет пятидесяти пяти, выходец из Европы, семья которого в начале второй мировой войны вынуждена была эмигрировать после оккупации страны нацистами. Хотя сосед мой очень гордился своим европейским акцентом и по меньшей мере раз десять повторил: «Вы, вероятно, обратили внимание на мое произношение?» — мне все же не удалось определить, откуда он родом.
Четыре года он не был «дома». По-видимому, в Соединенных Штатах он проводил больше времени, чем в Агуасуле, однако предпочтение им последнего не вызывало никаких сомнений. Он не упустил возможности обратиться к стюардессе на плохом испанском, который звучал нелепо и был гораздо хуже моего, хотя, само собой разумеется, стюардессы, летающие по этому маршруту, свободно владеют английским, испанским и португальским.
На вираже перед посадкой сосед мой буквально плюхнулся мне на колени, чтобы показать в иллюминатор достопримечательности Вадоса. Кончилось тем, что стюардесса по-английски настойчиво попросила его пристегнуть привязные ремни. Обращение на «чужом» языке повлияло на него, пожалуй, больше самой просьбы и заставило наконец успокоиться и принять нормальную позу. Только после этого я смог оградить свои мысли, но отнюдь не уши от его темпераментных комментариев.
Я счел бестактным сказать своему собеседнику, что знаю о городе, где еще не бывал, гораздо больше его, — а я был почти уверен, что имею о Сьюдад-де-Вадосе намного лучшее представление, чем те из его жителей, кто не наделен пытливым взором и, изучая город, неделями не бродил по его улицам. Мне было известно, что лет десять назад на совершенно голом месте, среди скал, было решено создать новую столицу. Прежде всего были построены дороги, горные потоки направили в бетонное русло, установили генераторы, питающиеся солнечной энергией; материалы и оборудование доставляли на мулах, а там, куда не могли вскарабкаться и животные, пришлось прибегнуть к помощи вертолетов. И вот теперь на этом некогда пустынном месте раскинулся цветущий город с полумиллионным населением.
Я хорошо знал и особенности планировки Вадоса: в центре города находились четыре огромные площади, в них вливались три гигантские транспортные артерии — шестиколейные суперскоростные автострады, связывающие столицу с Астория-Негра и Пуэрто-Хоакином на побережье и с Куатровьентосом — нефтяным центром, служившим источником благосостояния Агуасуля, которому и сам город был обязан своим существованием.
Но взглянув на город из окна самолета, когда лайнер спускался на отвоеванную у гор посадочную полосу, я почувствовал нечто похожее на волнение, которое испытывал мой сосед по креслу. Скорее всего это объяснялось тем, что мне никогда еще не доводилось видеть ничего, что так соответствовало бы духу и времени двадцатого века.
10 
