Последние отзывы

  117  

— Буду очень рад, — ответил я. — Извините, если я показался невежливым — я задумался о шахматах и искусстве управления.

Я сказал это по-испански, поскольку ко мне обратились на этом языке. В результате оба — и Диас и Вадос — удивленно вперили в меня взгляды. Несколько смущенный, я смотрел то на одного, то на другого.

— В самом деле? — проговорил Вадос после паузы. — И какова же здесь связь, хотел бы я знать?

— Я не очень хороший шахматист, — начал я довольно неуверенно. — И уж совсем никакой политик. Особенного сходства я не углядел — фигуры на шахматной доске должны идти туда, куда их ставят. Людей же передвигать гораздо труднее.

Диас немного расслабился и впервые обратился непосредственно ко мне.

— Для вас наблюдать за шахматной игрой — своего рода разрядка. Приходится только мечтать, чтобы в сфере управления все было организовано так же хорошо, как и на шахматной доске.

— Об этом я и думал, — с готовностью согласился я.

Диас и Вадос обменялись взглядами. Мне показалось, что мгновенная искра проскочила между ними.

— Мы, наверное, отправимся? — обратился Вадос к жене, которая согласно улыбнулась в ответ. — Сеньор Диас, вы поедете с нами?

Смуглый, нескладный мужчина кивнул.

Они любезно попрощались с полной женщиной, с Гарсиа и наконец обменялись рукопожатием со мной.

Я остался, выкурил последнюю сигарету и, когда закончилась следующая из четырех партий, вышел из зала. Было около одиннадцати. Секретарь шахматной федерации объяснила мне, что турнир будет продолжаться до конца недели и днем, и по вечерам и что победители региональных финалов примут участие в национальном чемпионате через неделю.

— Я полагаю, что победителем, как обычно, станет Пабло Гарсиа? — спросил я.

— Боюсь, что так, — вздохнула она. — Зрители начинают терять интерес — он намного сильнее других наших шахматистов.

Но я не видел, что люди теряют интерес. Вернувшись в отель, я обнаружил, что все, кроме, быть может, туристов, собрались в баре у приемника. Вряд ли это можно было назвать репортажем: сообщения об очередном ходе прерывали музыкальную передачу. Мануэль установил за стойкой четыре демонстрационных табло и тут же переносил каждый ход, как только его объявляли.

Шахматы в этот вечер мне уже порядком надоели. Я вышел в холл, здесь шахматная лихорадка носила более спокойный характер. Правда, играли и тут. В частности, Мария Посадор играла против незнакомого мне мужчины, но по крайней мере никто не говорил о чемпионате.

Я подсказывал ходы сеньоре Посадор, пока игра не закончилась. Когда ее противник исчез на несколько минут, она с улыбкой поинтересовалась:

— Вы провели приятный вечер, сеньор Хаклют?

— Я был гостем Вадоса на шахматном турнире, — сказал я.

Она неопределенно кивнула.

— И вам понравилась игра?

— Не очень. Меня гораздо больше заинтересовала аудитория.

И без всякой задней мысли, просто потому, что мое открытие казалось мне достаточно любопытным, чтобы обсудить его, я рассказал о необычном делении на смуглолицых и белых, которое я заметил в зале.

— О, в некотором отношении вы совершенно правы, — задумчиво ответила она. — В какой-то мере конфликт в Сьюдад-де-Вадосе связан с цветом кожи. Кстати, я должна вас поздравить. Я только что поняла, что вы стали очень хорошо говорить по-испански.

— В своих служебных поездках я приобрел привычку изучать языки, — ответил я. — Арабский, хинди, немножко суахили… Но, пожалуйста, продолжайте. Что вы имеете в виду, говоря в какой-то мере?

Она развела руками.

— Видите ли, в Латинской Америке в целом проблема цвета кожи отсутствует. То, что у нас смуглое местное население и довольно много граждан с кожей посветлее, родившихся за границей, — результат условий, в которых Вадос основал город. Возможно, это усугубляет проблему. Но не оно породило ее.

— Понимаю. Не исключено, мне мешало мое воспитание. Вы знаете, вероятно, что расовой проблемы нет и у меня на родине, в Австралии. И все же черт знает какие встречаются предрассудки в отношении цвета кожи, особенно в связи с иммиграционной политикой. Теперь меня это не волнует. Я работал по всему миру и не нахожу, что с людьми с темной кожей труднее иметь дело, чем с белыми. Но возможно, какое-то предубеждение сохранилось и во мне. Может быть, я вижу проблему, где ее вовсе нет.

  117