90 
— Изабелла, тебе хорошо известно мое мнение: мир не пострадает, если он никогда ничего больше не напишет…
— Простите, — перебил я. — Но я не улавливаю связи.
Кортес пожал плечами.
— Тщеславие заставляло Дальбана меценатствовать. Похоже, все, что он ни делал, служило низменным вкусам, потому-то он и протежировал Фелипе Мендосе, Он предоставил в его распоряжение дом, поддерживал материально, особенно когда книги плохо расходились.
— Понимаю. Но ведь Мендоса без труда отыщет себе другого покровителя. У него же мировая известность…
— Тем не менее я не потерплю, чтобы в моем доме читали его книги.
— Он может нравиться или нет, — сказала сеньора Кортес, — но надо признать, что он талантлив и своеобычен. Однако, сеньор Хаклют, нового покровителя Фелипе Мендосе в этой стране отыскать будет не просто — ведь он в опале у властей.
— А разве не сам он в том повинен? — воинственно проговорил профессор.
Супруги наверняка продолжили бы эту оживленную дискуссию, если бы сеньора Кортес не вспомнила, что они опаздывают на спектакль.
Они уехали, а я в задумчивости остался у стойки.
В противоположном конце бара больше для себя, чем для зрителей, что-то вполголоса напевала девушка с гитарой. Я уже не первый раз видел ее здесь. Я взял свой бокал и сел поближе, чтобы лучше ее слышать.
События развивались так, будто мой приезд в Вадос послужил толчком для целой цепи неожиданных и порой кровавых событий. Хотелось верить, что все было просто делом случая, роковым стечением обстоятельств. Ясно было одно, что и приглашение приехать сюда, и все последовавшее явилось следствием политических интриг. А в результате все в Вадосе, от президента до девушки с гитарой, оказались под действием сил, неподвластных отдельным лицам. Здесь, в Сьюдад-де-Вадосе, конечно, предпринимались попытки взять эти силы под контроль. Ведь недаром Майор заявлял, что их страна «самая управляемая в мире». Но по-видимому, это было не так просто.
— Сеньорита, — обратился я к девушке с гитарой.
Она посмотрела на меня своими темно-карими глазами. Девушка не была красавицей: крупный нос, большой рот, неровные зубы.
— Сеньорита, что вы думаете о книгах Фелипе Мендосы?
Вопрос ее удивил.
— Мне трудно сказать, сеньор, — проговорила она. — Мы — католики, а католикам не дозволено читать его книги. Это все, что мне известно.
Я вздохнул.
— А что вы думаете по поводу смерти сеньора Дальбана?
— Говорят, он был очень плохим человеком. Видно, его мучила совесть. Должно быть, он был большой грешник, раз сам лишил себя жизни.
— Предположим, сеньорита, что ваша соперница украла у вас все, что вам дорого, все, чем вы зарабатываете себе на жизнь, — вашу гитару, ваши песни, соблазнила вашего жениха, если он у вас есть. Я говорю — предположим. Как бы вы поступили, попади в столь безысходное положение?
Она пожала плечами, пытаясь понять, к чему я клоню, потом гордо ответила:
— Я бы стала молиться, сеньор.
Я повернулся к ней.
— Послушайте, сеньорита. Я не инквизитор. Я приезжий, которого интересует, что думают в Вадосе о событиях последних дней. Посмотрите! Ведь сеньора Дальбана убили. Это не он себе, а ему перерезали горло. Его предприятие прогорело, неожиданно всплыли огромные долги. Он потерял все, ради чего трудился всю свою жизнь. Но это была не кара божья, а месть конкурента. Разве месть — не грех?
— О да, сеньор! Страшный грех!
— Ну, так разве справедливо лишать конкурента жизни?
Она не ответила.
— Что же касается человека, который жаждал мести, — продолжал я, — то вы, видимо, слышали о сеньоре Аррио?
— Конечно! Он замечательный человек. Мой отец работает в одном из его магазинов, он уже помощник управляющего, может быть, когда-нибудь он станет и управляющим.
Наконец она поняла мой вопрос.
— Вы хотите сказать, что сеньор Аррио — тот человек, который мстил?
— Именно. Сеньор Аррио очень богат; сеньор Дальбан был тоже весьма состоятельным бизнесменом. Естественно, что они были конкурентами.
— Я не верю, — твердо заявила девушка. — Сеньор Аррио не может быть плохим человеком. Все, кто работает у него, хорошо о нем отзываются. Он открыл много прекрасных магазинов не только в Сьюдад-де-Вадосе, но и по всей стране.
— А как им еще о нем отзываться? — пробормотал я.
— А еще, — сказала она тоном, не допускающим возражений, — если сеньор Дальбан больше беспокоился о деньгах, чем о спасении своей души, и убил себя из-за денег, значит, он был порочным человеком. Причина всех несчастий — любовь к деньгам.
90 
