110 
Кайса смущенно присела на лавку.
— Вы меня, конечно, не ожидали? — спросила она.
— Признаться — нет… Что вы там натворили в Петсамо?
— Ничего, — ответила она, и лицо у нее вдруг сделалось кротким, как у послушной девочки. — Наверное, сказала что-нибудь такое, что немцы и без меня давно знали. Может быть, сказала немного лишнего. И меня просто вытолкали из Лапландии!
Пеккала вложил пуукко в ножны.
— Они это умеют, — сказал он. — Хорошо, что вы отделались так, а не иначе…
Вошел солдат, стуча прикладом заиндевелой с мороза винтовки.
— Херра эверстилуутнанти, — доложил он, — еще одного поймали. Он в деревне штаны менял на картошку… Прикажете ввести его сюда?
— Да, пусть войдет…
Кайса обернулась к дверям: вошел дезертир, рослый карел с могучим разворотом плеч, глаза его были густо усеяны болезненными ячменями. От страшной запущенной простуды дезертир не дышал, а сопел, тяжело и болезненно, в груди его даже что-то громко свистело.
— Выбей сопли! — крикнул Пеккала. — Паразитская морда!
Дезертир послушно повернулся к печке, высморкался в отдушник. Вытирая руку о полу шинели, сказал:
— Я не паразит. Я честно воевал три года!
Пеккала обратился к нему спокойным голосом:
— Ты знаешь, что тебя ждет?
— Знаю. Дайте хотя бы пожрать перед смертью!
— Садись. Покормлю…
Хозяйка внесла чугунок с картошкой, и Кайса поднялась ей навстречу:
— Позвольте мне…
Она поставила чугунок на стол. Пеккала кивнул на «лесного гвардейца»:
— И вот такие, — сказал он, — каждый день… Положите ему побольше. Пусть жрет. Дорога-то у него дальняя!
Дезертир истово перекрестился и отбросил в угол избы железную каску, громыхнувшую об пол. Потом расстегнул мундир, понюхал пар над миской с картофелем.
— Это мне? — спросил он почти весело. — Сейчас ничего не останется…
От солдата нехорошо пахло. Вши густо ползали по его одежде. Кровавые бинты, которыми были перевязаны фурункулы на шее, свалялись в грязный войлок, и весь вид дезертира вызывал тошнотное отвращение.
— Три года, — сказал солдат, громко втянув носом воздух, — целых три года… Плевать на все! Мне уже надоело!
— Нам всем надоело, — ответила Кайса и налила карелу стакан самогонки.
— А тут еще новый договор, — сказал дезертир и выпил. — Что они там, в Хельсинки, совсем обалдели? — Он вытер рот, не поморщился. — Пусть Рюти сам, — добавил солдат, — возьмет у меня винтовку!
— У Рюти, — серьезно ответил Пеккала, — плоскостопие.
— А немцы — дерьмо! — сказал дезертир и придвинул свой пустой стакан к полковнику.
— Весьма похоже, что они стали дерьмом.
— И ваш Рюти — тоже дерьмо! — осмелел перед смертью дезертир, и Пеккала снова подлил ему самогонки.
— А вы почему же мало едите? — спросил он Кайсу.
— Спасибо. Я очень устала.
— Надо есть…
Дезертир подсунул к ней свою миску.
— Еще, — приказал он.
Кайса положила ему еще картошки, облила ее сметаной.
— На здоровье, — сказала она.
— Покойники всегда здоровы, — ответил солдат, и Пеккала засмеялся:
— Ну и дубина же ты, парень!..
После еды дезертир присел на лавку, его разморило от избяного тепла и сытости. Откинув голову к стене, он задремал, всхлипывая как-то по-детски — обиженно и жалобно. Кайса в нерешительности составила грязные миски одна на другую, смахнула с клеенки крошки.
— Может, мне все-таки уйти? — спросила она. Пеккала, надев очки, укладывал в брезентовый офицерский портфель какие-то бумаги.
— Не дурите, — почти грубо ответил он. — Куда вы можете уйти? Такой страшный мороз… Оставайтесь здесь, я вернусь вечером, и мы обо всем поговорим. Вы умеете печатать на машинке?
— Да.
— Ну и хорошо. Я думаю, что вам здесь будет неплохо. Останетесь работать в районной канцелярии.
Полковник стал одеваться. Опустив верха кепи, он надвинул его на уши. Хозяйка принесла свежего сена, и начальник района набил его в свои старенькие пьексы.
— Не замерзнете? — спросила Кайса.
— Нет. У меня в санях еще лежит шуба…
Пеккала растолкал заснувшего дезертира:
— Эй, парень! Уже пора…
Натянув под шинель куртку, подбитую беличьими хвостами, полковник вставил в пистолет свежую обойму, дослал в канал ствола патрон и сдвинул предохранитель. «Лесной гвардеец» медленно побледнел и вдруг заплакал — заплакал навзрыд, сотрясаясь плечами и закрыв лицо ладонями. На его серых от грязи руках Кайса заметила татуировку: «ВЕЛИКАЯ СУОМИ», и под надписью плавал черный лебедь Туонеллы…
110 
