157 
Уже вечерело, когда «мерседес» покатил по пустынной тундровой дороге, окруженной холмами и грядами скал. Шофер включил фары, и в ровных пучках желтого света кружились хлопья снега, флажок на радиаторе со свастикой в центре скоро намок и бессильно повис на своем стебле, как увядший цветок.
— Стой! — приказал Отто Рихтер.
Гитлеровец остановил машину. Обер-лейтенант выстрелил ему в висок и, вытащив мертвеца из кабины, оттащил подальше от дороги. Потом сам уселся за руль и погнал машину дальше. Фары он выключил.
У кордона его остановили, проверили документы.
— Осторожнее, — сказали ему. — Дальше русские уже могут обстрелять.
Он погнал машину дальше — все ближе к передовой линии фронта, который наплывал на него мраком, пронизанным струями осветительных ракет. Вот сейчас будет последний поворот к реке, .и тогда…
— Хальт! — остановили его автоматчики.
Отто Рихтер гнал машину не останавливаясь. Вслед ему пустили автоматную очередь, со звоном посыпались стекла.
Когда кордонные солдаты добежали до застопорившей машины, обер-лейтенант едва не выпал из кабины.
— Мы его ранили, — сказал один егерь.
— Эй, парень, — промямлил обер-лейтенант, — иди-ка, я на ушко тебе… иди… У меня нет штопора…
— Да он просто пьян! — сказал фельдфебель. — Налижутся, сволочи, потом катят куда попало. Еще немного, и угодил бы прямо в плен к русским!
— Да, несет как из бочки, — поддержал его егерь.
Они помогли обер-лейтенанту развернуть тяжелую и длинную машину на узкой дороге, велели катить обратно ко всем чертям. «Дарревский молодчик» как будто даже протрезвел от известия, что русские совсем рядом, и, не споря, повернул на дорогу в Петсамо. Вернувшись в Парккина-отель, обер-лейтенант Отто Рихтер наложил себе повязку на руку и утром был вынужден огорчить фон Герделера.
— Я не думал, что здесь так опасны дороги, — сказал он, показывая свою забинтованную руку. — Мне просто повезло, я легко отделался, а вашего шофера убило наповал. И задние стекла в машине разбиты. Поверьте, я сам не рад…
Вечером он сел в маршрутный автобус, совершавший ежедневные рейсы вдоль побережья, и купил билет до одного курортного поселка. Было уже поздно…
Этот особняк стоял на самом отшибе поселка, черные ели шумели верхушками над его острой крышей. Отто Рихтера впустил внутрь мужчина средних лет и средней упитанности, облаченный в офицерские галифе и лыжный свитер. Он провел обер-лейтенанта наверх, осветил его лицо лампой.
— Я вас не знаю, — сказал он.
— Зато я хорошо знаю вас, — ответил обер-лейтенант. — И вспомнил я о вас, господин Лыткин, не случайно: вы нужны мне. Вернее, даже не вы, а тот аппарат, которым вы имеете право свободно пользоваться для связи с Мурманском.
Мужчина дернулся к телефону, но Отто Рихтер остановил его, достав из кармана кусок провода:
— Я был бы дураком, если бы не сделал этого. Теперь можете звонить сколько угодно…
Вошла, позевывая, растрепанная женщина в засаленном халате, с удивлением посмотрела на немецкого офицера:
— Анатоль, кто это к тебе?
«Дарревский молодчик» понялся ей навстречу.
— Здравствуйте, Клеопатра Федоровна, — приветливо сказал он. — Что же вас давненько не видно в Мурманске? Женщина в ужасе отшатнулась назад к стенке.
— Вы… вы… — начала она.
И вдруг она вцепилась в горло обер-лейтенанту, крича:
— Анатоль, стреляй его, сволочь! Ты что, не видишь разве? Он же ведь — оттуда!..
Обер-лейтенант разжал ее руки на своей шее и отшвырнул истеричку от себя.
— Я с тобой, сукой, разговаривать не желаю, — сказал он по-русски и увидел направленное на него дуло пистолета.
— Вы знаете, куда попали? — спросил его мужчина.
Отто Рихтер сел в кресло. Женщина трясущимися руками доставала из пачки сигарету.
— Анатоль, дай же мне спичку!
— Пожалуйста, — и обер-лейтенант чиркнул перед ней своей зажигалкой. — Я знаю, — спокойно повторил он, — куда я попал. Я попал к изменникам родины, но вы мне сейчас нужны! Вы уже догадались, кто я такой. Мне нужно передать на Большую землю одно сообщение. Конечно, моим шифром. Можно даже и вашим, так как мы его все равно знаем…
— Анатоль, — взвизгнула женщина, — ты видел такого дурака?
— Да замолчи ты, зараза! — прикрикнул на нее мужчина, не сводя с обер-лейтенанта своего пистолета. — Мы же ведь, — сказал он, — так тебя сейчас обработаем, что родная мать не узнает.
157 
