Отмечен смертью, лечу по-птичьи
за человечьей живою дичью.
На черных крыльях — патриотов строчки,
взбухает бомба могучей почкой.
Под бомбой тучи чернее ночи,
лечу я в тучах, я — черный ловчий.
Несу вам смерть я не без причины —
охочусь ночью за мертвечиной.
Безлунной ночью я, черный ловчий,
отмечен смертью, лечу над ночью…
Скоро самолеты стали переваливать горный хребет, извилисто тянувшийся вдоль какой-то реки, и под крылом «Юнкерса-52» проплывала длинная цепь снеговых вершин. Штурман, разложив на коленях планшет с картой, предупреждал пилота о рискованных подъемах.
— Лангфьюрекель!.. — выкрикивал он названия гор, — Ростегайсс!.. Халккаварре!..
Вальдер сказал — как бы между прочим:
— Здесь мы проводили тренировки. Сейчас будет Бигге-луобалль, в этом поселке мы переформировались и за десять дней до начала войны с русскими вышли к озеру Инари — к самой границе…
Скоро «юнкерс», взметая колесами снежную пыль, коснулся поля аэродрома и побежал по стартовой дорожке, назойливо преследуемый лучом прожектора. Когда инструктор выбрался из самолета, автомобили уже стояли наготове. Распахивая дверцу своего «оппель-генерала», командир «Ваффен-СС» задержался и спросил:
— А вам, инструктор, куда?
Фон Герделер назвал себя и поставил свои чемоданы на снег:
— Я направляюсь в ставку главнокомандующего Лапландской армией, ваше превосходительство. Прямо из Швеции…
— В нашей «Вахт ам Норден» какой-то Герделер написал толковую статью. Это случайно не вы?
— Это я, герр штандартенфюрер.
— Очень рад… Садитесь! — с неожиданной любезностью предложил генерал.
Следом за ним офицеры разместились в «оппель-капитанах», солдаты охранного взвода попрыгали на сиденья тесных «оппель-кадетов». Кавалькада машин тронулась, сопровождаемая с обеих сторон грохочущими мотоциклами эсэсовцев.
— Я вижу, — сказал генерал, — вы впервые в Финмаркене.
— Так точно, ваше превосходительство.
— Во Франции, конечно, были?
— Там я получил Железный крест первой степени.
Проскочив притихшие улочки городка, переехали мост через реку Лаксель-эльв, и груженный песком грузовик, вынырнув из-за поворота, занял место впереди автомобильной колонны.
— Рудди, — недовольно протянула жена генерала, — зачем он? Скажи шоферу, чтобы мы обогнали.
— Тебя, детка, пусть это не касается. Так нужно! — Беккер глухо откашлялся в кулак, заговорил не сразу: — Здесь очень сложный и тихий фронт. Тихий, ибо мы и противник негласно согласились вести «зицкриг», сидячую войну. Моя жена, как видите, из Берлина спасается от бомб на фронте.
Зябко кутаясь в меха и округлив большие глаза, блондинка повернулась к фон Герделеру.
— «Летающие крепости» — это ужас! — тихо сказала она.
Оберст с уважением кивнул:
— Я вам сочувствую, фрау Беккер. Если вам угодно отдохнуть после Берлина, я могу устроить для вас пропуск через границу на высокогорный курорт в Халлингдалле. Я хорошо знаком со шведским консулом…
Впереди автоколонны могуче ревел грузовик.
— К сожалению, — продолжал свою речь генерал Беккер, — мы еще не можем найти контакт с местным населением. Нас не понимают… Мы повысили добычу никеля, построили новые шахты, давая норвежцам возможность трудиться, а они саботируют. Мы провели из Петсамо две прекрасные дороги на Рованиеми и Нарвик. «Государственная трасса номер пятьдесят» лучше американских автострад. А проклятые партизаны подкладывают под эти дороги мины…
Кивнув в сторону грузовика, кузов которого подпрыгивал на ухабах, генерал спросил:
— Надеюсь, вы узнаете тактику?
Фон Герделер знал, что штрафной солдат, сидевший за рулем грузовика, взорвется на мине раньше, чем это случится с «оппелем», — в этом и заключалась вся тактика спасения от мин.
— Да, ваше превосходительство, — ответил оберст, — тактика знакомая: то же самое я видел в Югославии…
Снег вихрился под колесами. Плоские вершины фиельдов серебрились в неярком лунном свете. При каждом толчке машины генерал Беккер густо крякал.
— Если бы не Тунис, — неожиданно сказал он, — все, наверное, было бы проще. Для нас, немцев, это оказалось даже не так страшно, как для финнов. Прорыв блокады под Ленинградом и разгром нашего корпуса «Африка» — вот что доконало финнов. Теперь Маннергейм не хочет ссориться с Рузвельтом, чтобы тот заступился за него перед Сталиным. Вот здесь, — Беккер махнул рукой, показывая на горные цепи, — всего двести семьдесят тысяч русских. А нас, наверное, пятьсот пятьдесят тысяч. Если бы финны не боялись за свои штаны, то мы уже завтра вечером были бы в Мурманске!