Последние отзывы

  69  

* * *

Все молчали, задавленные страхом, и только один митрополит Филипп Колычев молчать не стал, ибо кто-то должен страдать за всех, и пусть тиран не думает, что перевелись на Руси отважные люди. Как это и водится в мире насилия, у каждого честного человека объявляются враги, были они и у Филиппа: протопоп Евстафий, духовник царя, архиепископ новогородский Пимен, сам желавший стать митрополитом, и другие…

28 июля в Девичьем монастыре был крестный ход, и народу скопилось немало, ибо в годины всенародного горя люди ищут милости в церкви. Был здесь и царь со своими опричниками, одетыми, как монахи, во всем черном, а на головах – высокие черные шлыки, похожие на колпаки инквизиторов. Филипп всенародно обличал злодейства их:

– Даже у народов диких таких злодейств и беззакония не водится, какие пошли на святой Руси, где слабым и невинным нет жалости… Возвещаю от Бога: мир вам всем, люди добрые!

При этих словах все обнажили головы, но один опричник остался в шапке. Филипп указал на него царю:

– Твой пес? Так усмири его сам…

Опричник, явно подговоренный, мигом снял шапку и спрятал ее за спину, а другие опричники стали галдеть:

– От митрополита нам никакой ласки, а сколько зла от него терпели? Зачем он напраслину возводит, коли брат наш во Христе исправно молится…

Царь стал ругать Филиппа:

– Ты зачем моих верных слуг при всем честном народе порочишь? Моему царскому державию ты лучше не прекословь…

На этот раз царь не стал бесноваться. Он поступил иначе – подлее. Собрал врагов и завистников Филиппа, отправил их на Соловки и там эта «следственная комиссия» угрозами и побоями вынудила соловецких монахов дать показания против Филиппа, своего бывшего игумена. С этим и вернулись в Москву, притащив с собою и свидетелей, обязанных стать обличителями. 4 ноября 1568 года в присутствии Ивана Грозного состоялся «соборный суд». Свидетели, потупив очи, послушно подтвердили, что митрополит Филипп еще игуменом вел «неподобающую и порочную жизнь». Филипп все понял, но оправдываться не стал.

– Государь! – с достоинством сказал он царю. – Ты напрасно ухмыляешься, думая, что я боюсь тебя. Ни ты мне не страшен, ни смерть не страшна. Ведь даже камни под тобою, и те вопиять станут против тебя… Так лучше уж мне принять смерть и мучения, нежели иметь митрополию при твоих мучительствах и беззакониях… Неужто ты сам стонов народных не слышишь?

При этом, говоря такие слова, Филипп начал разоблачать себя, слагая с себя регалии духовной власти. Таубе и Крузе запечатлели этот трагический момент: «так как великий князь не желал такого благородного прощения и ему не понравилось, что митрополит сам сложил с себя свое облачение», он крикнул:

– Нет, Филипп! Зачем мне расставаться с тобою? Облачись снова, и в праздник Святого Михаила служи как прежде. Пусть народ услышит от тебя словеса полезные…

Тут и весь синклит судей начал царю поддакивать, угодничая перед ним, просил не покидать митрополии:

– Не гневи царя нашего, отслужи всем нам…

Что еще задумал царь? Иван Грозный, натура артистическая, всегда стремился к драматическим эффектам, любое свое переживание, которое другим человеком было бы забыто, он старательно и даже мазохистски растравливал в незаживающую рану, чтобы его личная боль отозвалась в муках других людей. Был день 8 ноября. Филипп вел службу в Успенском соборе, когда собор стали заполнять опричники. В самый торжественный момент службы через толпу людей проломился Басманов и стал рвать с митрополита его одежды, шитые золотом, сбил с него митру.

– Ты доколе тут православных мутить будешь? – кричали опричники и на глазах людей стали бить Филиппа метлами.

– Прощайте, люди! – успел крикнуть Филипп.

Басманов зажал ему рот и велел опричникам:

– Тащи его! Сейчас отделаем болтуна…

Филиппа выволокли из собора, бросили в дровни и повезли в заточение. Иван Грозный хотел сжечь его на костре, словно колдуна, зашить его в шкуру медведя, чтобы потом затравить собаками, словно зверя, но… Но царь испугался народных волнений, ибо москвичи толпами собирались под стенами Староникольского монастыря, где томился Филипп, опутанный кандалами. Еще не решив, как поступить с Филиппом, царь все зло выместил на его близких: «он приказал содрать с них живых кожу, и ничто не было им пропущено из того, что когда-либо изобрела тирания». Наконец, он обрушил свой гнев на весь род Колычевых, и в камеру Филиппа слуги внесли большие подносы, поверх которых лежали отрубленные головы. Филипп смотрел на мертвые лица, узнавая своих братьев, дядей и теток, племянников и племянниц. Иван Грозный надеялся, что уморит Филиппа голодом, цепями и страхами, но старик не умирал, а толпа москвичей не расходилась возле стен монастыря, плачущая. Людей днем разгоняли, так они стали собираться ночами. Тогда царь распорядился:

  69