197 
В этот день, после шестой бутылки, воры безоговорочно приняли программу партии «безмотивцев», когда-то разработанную Вадимом Аркадьевичем Ениколоповым. Однако воры заявили:
– Меньше чем на сто рублей не пойдем.
– Что-о? – надулся кровью Сева.
– Болваны! – хохотал Ивасюта. – Эй, Сонька, дерни звонок, пущай нам еще бутылочку тащут… Мы и сами на сто рублей не идем!
Воры двигались тихо, пили меньше, со всем соглашались. Было много поцелуев, объяснений и водки. Работа партии оживилась…
Утром в дверь постучали, и вошел к Ивасюте незнакомец:
– Извините, сударь, но я ночевал сегодня у дамы за стенкой и, не имея привычки подслушивать, все-таки все слышал… Я тоже принимаю вашу программу! Позвольте представиться: Матвей Квасэк, по партии – «откровенник»…
Ивасюта тер спросонья глаза, тянул сползающие подштанники:
– Заходи, товарищ… Это что такая за партия?
Господин Квасэк сел, начал так:
– Видите ли, сударь, я был агентом тайной полиции…
Ивасюта сразу расставил пальцы возле его горла.
– А-а-а, – прошептал, – тут тебе и конец твой! Сдавил шпика за глотку. Но воротничок на шее Квасэка (на вид гуттаперчевый) сделан был из стальной пластинки. Ивасюта схватил бутылку – тресь шпика по котелку. Бутылка разлетелась вдребезги, а башка – цела. Оказалось, и котелок тоже поддельный, вроде кастрюли. Только тихонечко звенел от удара, как струна.
– Ну, брат, – удивился Ивасюта, – ты опытный. Уважаю…
Господин Квасэк как ни в чем не бывало поправил сбитый на сторону галстук, кашлянул почтительно.
– Итак, – сказал, – продолжаю… Служба наша, как вы сами сейчас убедились, весьма беспокойная. Семейная жизнь, благодаря частой перемене мест жительства, налицо отсутствует. Ну, и – выпьешь. Ну, и – еще раз выпьешь!.. Начальство говорит: адье! А куда деться агенту? Семьи нет. Папа умер, жена ушла к другому. И тогда идешь к эсерам. За соответствующую мзду раскроешь им тайны полиции, доступные лишь избранным натурам. После чего имеешь право называть себя членом партии «откровенников»…
Господин Квасэк обладал отменными манерами, и его услуги (за соответствующую мзду) Ивасюта снисходительно принял. Квасэк поиграл тонкими и длинными, как у гинеколога, пальцами.
– Ах, – сказал он томно, – только не нужно взрывов, не надо стрелять. Это так шумно, так неумно… Все можно делать тихо!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Неожиданно явилась Додо – в роли спасительницы.
– Если ты хочешь, – сказала она брату, – спасти себя и свою губернию, немедленно арестуй Совет и черносотенцев. И – и!
– Сударыня! Вот вы как заговорили? – привстал Мышецкий.
– Угроза слева – опасна. Но справа надвигается на Россию не менее ужасная сила. Ты был прав: нам с этой силой не совладать. Эта стихия низов, как гад, выползет из подвалов и трущоб, и тогда города зашевелятся ужасными кошмарами.
– Я рад, – сказал Мышецкий, светлея, – я рад, что ты, хоть поздно, но поняла… Однако и для меня все поздно. Я лишь щепка, увлекаемая бурным течением. Мне ли справиться? Мне ли, когда даже капитан Дремлюга снял шпоры?
– Он надел их снова… Как же ты этого не заметил?
Пришел вскоре, легок на помине, и сам Дремлюга, обстоятельно доложил об аресте Мони Мессершмидта и прочем.
– Продолжайте энергичнее! – велел Мышецкий.
– Далее продолжать – до Совета добраться, – сказал жандарм. – Вы это имели в виду, князь?
– Я вам русским языком сказал: продолжайте и дальше…
От прямого же ответа князь увильнул. Алябьев попросил навестить его, и губернатор встретился с полковником.
– Мыло солдаты получили? – спросил Мышецкий.
– Да.
– Скажите: куда могло деться оружие из казарм?
– Естественно, князь, оно в надежном месте. Разложение войска закончилось и дало теперь обратную реакцию.
– Сомневаюсь, – возразил Мышецкий.
Алябьев театральным жестом прижал руку к сердцу.
– Русский человек – сказал он где-то вычитанное им, – да, он анархичен по натуре, но чувство долга у него развито не меньше, чем в душе германца…
Это сравнение показалось смешным: от Стеньки Разина («Сарынь на кичку!») до Теодора Шимана («Хох, кайзер!..»).
– Полагаюсь на вашу ответственность, – сказал Сергей Яковлевич. – Мое же отношение к происходящему в России лишь как к грандиозной репетиции! Когда люди еще не играют всерьез, а лишь прикидывают свои силы. Исходя из этого, я считаю, что восстание в Москве – абсурд. Как можно взяться за оружие на грани падения революции? Это – безумие…
197 
