65 
– А литературу я тебе дам. Осторожнее, мы тебе доверяем!
– Не маленький, – ответил Боря, сунув книжечку под летний мундирчик. – Трезвонить не стану, доверие оправдаю…
Пришла из больницы Глаша, и Казимир ревниво следил за блуждающей улыбкой жены. Недавно машинист пережил большое горе: его Глаша была влюблена в хирурга Ениколопова.
И потому сейчас он отрывисто спросил:
– Чего смеешься? Ну?
– Казя, а ты знаешь, что я сегодня заметила?
– Что еще?
– У нашего хирурга глаза совсем не синие, а – желтые.
И облегченно засмеялся Казимир:
– Слава богу! Теперь ты его наверняка разлюбишь…
4
Боря Потоцкий завернул на Влахопуловскую, отогнул доску в старом заборе, раздвинул кусты. Вот и заветное окно: здесь живет околоточный шестого участка г-н Баламутов.
– Зиночка, – позвал он шепотом. – На одну только минутку…
Выглянуло в окно юное девичье лицо, и Боря, не будь дурак, залепил ей в губы великолепный поцелуй.
– Ну, это слишком… – возмутилась Зиночка. – Вы, Боря, не имеете на это никакого морального права!
– Я не имею? – сказал Боря с видом демона. – Да вы подумайте, Зиночка, что перед вами стоит человек, который, может быть, завтра пойдет в кандалах на каторгу за высокие идеалы совершенства!
Оскорбленный, он снова нырнул под забор. Нащупал на груди заветный сверток. «Надо бы сказать, что я скоро иду на экспроприацию… Женщины всегда обожают героизм в биографии мужчины…» Из Банковского проулка выкатилась навстречу гимназисту пролетка, в которой сидел Ениколопов. Замерли кони. Ссыльный врач вытянул руку и – дерг, дерг пальцем: подзывал к себе! Боря с достоинством приблизился, и эсер подвинулся, освобождая место рядом с собой:
– Садитесь!
Лошади сразу понесли, взяв бойкую рысь…
– А куда мы? – спросил Боря, удерживая фуражку на голове.
– Глупый вопрос, – сумрачно ответил Ениколопов. – Мужчины, если их более одного, могут ехать только в ресторан. А вы, Боря, когда-нибудь бывали в «Аквариуме»?
– Признаться – нет. Все как-то, знаете, не собраться было…
Первый ресторан в жизни молодого человека – как первый бал для девушки. Только бы удалось сделать вид, что нас ничем не удивишь. Нет, не удивишь!
– Какое вино предпочитаете? – вежливо спросил Ениколопов.
– Ну, если можно… кагору!
– Бабакай Наврузович, – позвал хирург ресторатора, – вы когда-нибудь видели такого молокососа?
– Впервые вижу, – склонился татарин, хитренький.
– Вы посмотрите на него внимательнее, ибо – даю вам слово – сегодня он станет настоящим мужчиной… – Не снимая перчаток, Ениколопов вдруг устало бросил руки на стол и поник головою. – Коньяк, – сказал эсер столь безнадежно, словно выкинул последние козыри и отныне игра закончена.
Потом он глянул на Борю, и гимназист с испугом заметил, что глаза у хирурга, всегда синие, теперь желтые-желтые. Но тут появились цыгане. Одна из женщин, вся яркая и пестрая, была так хороша, так сладостно томна…
– Послушайте, юноша, – начал Ениколопов. – Выпейте коньяку и отвечайте мне: вас когда-нибудь целовали?
– Представьте! – спохватился Боря. – Только сегодня!
– Груня, – поманил Ениколопов красавицу цыганку. – Вот тебе червонец, и поцелуй этого сопляка…
– Ах ты, червонный мой, – сказала цыганка.
И поцеловала со стоном – так, что Боря чуть не скатился со стула. Вытер рот и обалдел. Конечно, куда тут Зиночке!..
– Эх, кутить так кутить! – заявил Боря решительно.
– На чужие-то деньги? – грянул Ениколопов. – Хорош гусек…
– Извините, – спохватился Боря. – Но чем могу быть полезен?
– Не суйся со своей пользой… В этом скорбном мире Давно уже все рассчитано, взвешено и учтено. Даже этот коньяк, что ты пьешь… Однако – пей, Боря, я пошутил! Я грубый человек.
Желтыми глазами Ениколопов проследил, как неумело выглотал Боря третью рюмку, и отставил бутыль – размашисто:
– Теперь все. Буду пить я, а ты слушай… Груня! – крикнул он цыганке. – Обожги нас, ослепи… «Талы воды»!
Разом вздрогнули певучие гитары, и старая ведьма цыганка, качнув громадными колесами серег, не пропела, а – выговорила:
- Талы воды, вэшны воды,
- Та закатылыса пад лед,
- Табор эидэт, табор скачэт,
- А меня ныкто нэ ждет…
И, обнажив острое плечико, вышла, подрагивая животом, обворожительная Груня – расцелованная:
- Эх, жизнь ты моя, иэх,
- Да распостыла-ла-лая…
Ениколопов поднял на Борю желтые глаза:
65 
