244 
Бонч-Бруевич подтвердил, что функции русской разведки растворились в насущных проблемах контрразведки. Пока что, дабы я не сидел без дела, он просил меня помочь разобраться в результатах хаотической эвакуации промышленности из Риги; при вывозе оборудования заводов выявилось, что самые ценные станки были сброшены из вагонов под насыпь, а кто виноват – не докопаешься. Запасы ценнейших цветных металлов вообще куда-то пропали, будто их никогда и не было.
– Так спешили, что умудрились где-то утопить даже памятник Петру Великому… Латыши держат нашу, русскую, сторону, формирования латышских стрелков показали себя на фронте превосходно, – рассказывал Бонч-Бруевич, – но первую скрипку в рижском концерте играют все-таки немцы… Впрочем, все это лишь предисловие, а суть дела вам доскажет Батюшин.
Батюшин встретил меня довольно-таки мрачно:
– Тут у меня в арестантской комнате штаба сидит капитан артиллерии Пассек с Двинского плацдарма, которым командует генерал Черемисов. Пассек явился с повинной… сам виноват, дурак! Не желаете выслушать его исповедь?
Пассек, явно страдающий, рассказал нелепую историю. В лифляндском городе Венден (ныне Цесис) имел жительство ротмистр фон Керковиус, дом которого славился гостеприимством. Невзирая на «сухой закон», вин и водок всегда было в изобилии. Офицеры прямо с передовой спешили провести вечер у Керковиуса, где их любезно привечала хозяйка, очень приятная женщина. Конечно, за вином следовали картишки, откровенные разговоры о делах на фронте, иногда в Венден наезжал «отвести душу» и сам генерал Черемисов, у которого ротмистр Керковиус состоял в роли офицера для особых поручений… Пассек рассказывал:
– По-моему, в вино добавляли какой-то дурман, ибо многие из нашей компании не выдерживали, хотя в окопах спирт лакали как воду. Таких оставляли отсыпаться до утра, а утром они объявлялись должниками в карточном проигрыше. Вестимо, никто не смел возражать, потому что ни бельмеса не помнили. Так случилось и со мною. Я понял, что мне не отыграться, хотя специально навещал Керковиусов в надежде «сорвать карту».
– Сорвали? – спросил я.
– Напротив, еще более запутался в долгах. Но при этом у меня возникли некоторые подозрения, – признался Пассек.
В глазах Пассека блеснули слезы.
– Мне стыдно, – сказал он, – даже очень стыдно… Когда все офицеры засыпали мертвецки пьяные, жена Керковиуса – внешне вполне пристойная дама! – проверяла их полевые сумки, даже рылась в офицерских бумажниках.
– Но денег, конечно, не брала?
– Нет. Деньги ее не волновали.
– А с каких пор вы знаете ротмистра Керковиуса?
– С начала войны. Еще с Либавского плацдарма.
– А его жену?
– Она появилась при нем тогда же…
– Какова ваша задолженность? – вмешался Батюшин.
– Страшно сказать. Уже под восемь тысяч рублей, или…
– Что «или»? – вдруг рявкнул Батюшин.
– Или передать план расстановки батарей возле станции Икскуль, где развернулись бои. Понимаю, что я достоин презрения. Что делать – не знаю. Помогите… такой позор…
– Ясно! – пресек его стенания Батюшин, выкладывая на стол пачки денежных купюр. – Карточный долг – это долг чести, даже дурак понимает: если проиграл – расплачивайся…
* * *
– Поедете в Венден? – спросил Батюшин, когда Пассека снова увели в арестантскую комнату.
– Это же детская игра, – ответил я. – Достаточно одного жандарма, чтобы Керковиусы оказались в Сибири… Впрочем, давайте мне этого несчастного капитана Пассека, поеду вместе с ним, заодно он меня и представит.
– Представит вас командиром шестнадцатого стрелкового полка, прибывшего на пополнение. Заодно под видом интендантского чиновника с вами поедет военный юрист Шавров.
– Вы думаете, один я не могу разорить это гнездо?
– Нет, а Шавров мастер производить обыски…
Шавров, уже пожилой человек, я и Пассек дневным поездом отъехали в «Ливонскую Швейцарию», где меня нисколько не могли тешить красоты древнего Вендена, зато я заранее переваривал в своем желудке немалую порцию оливкового масла, которое помогло бы мне нейтрализовать винный дурман.
– Не дрожите, будто к вам подключили провода высокого напряжения, – заметил Пассеку. – Умели грешить, так умейте расплачиваться, если вы офицер и еще не потеряли чести.
– Извините. Я не знаю, как вести себя.
244 
